Скандинавский король

Халле Карина

Я внимательно наблюдаю за ней, поэтому замечаю, что искра в её глазах чуть ослабевает и что она что-то вычисляет, пытаясь придумать, что сказать. Это любопытно, учитывая, как регулярно она просто выплёскивает свои чувства.

— Не всех можно найти в социальных сетях, — говорит она, глядя вниз на смехотворно розовое покрывало.

— Я это понимаю. Тогда расскажи мне. Где ты выросла?

— В городе, о котором ты никогда не слышал.

— Попробуй.

— Это даже не город.

— Просто скажи мне название. Тебе есть что скрывать?

Она смотрит

на меня, глаза острые. — Нет.

— Тогда скажи мне.

— Отлично. Это Виндора. В Квинсленде. — И её акцент волшебным образом становится экстра-австралийским. Она рычит. — Эй. Не смейся над моим акцентом.

— Я ничего не сказал, — говорю я в знак протеста, поднимая ладонь.

— Ты улыбаешься.

— Разве?

— Фигурально выражаясь, ты улыбаешься только тогда, когда я говорю на австралийском, — говорит она, качая головой.

— Вернёмся к вопросам. Ты никогда не ходила в колледж. А если и ходила, то это не указано в твоём резюме.

Она пожимает плечами. — Я не думала, что колледж — это для меня.

— Но ты ужасно умная.

Она прикусила язык. От розового оскала, проглядывающего сквозь зубы, по моей коже пробегает горячий холодок. — Думаю, я должна принимать любые комплименты, которые только могу получить, да?

— Я просто думаю, что ты была бы прирождённым учителем. Или, по крайней мере, специалистом по истории или археологом с твоей любовью к греческим богам. Ты всегда чему-то учишь девочек, твой мозг как библиотека.

— Я не знаю, что тебе сказать, — говорит она, дёрнув плечом.

Она нарочито туповата. — А твоя мать? А твой отец? Чем они занимались? У тебя были брат или сестра?

Уголок её рта кривится, как будто она только что съела что-то кислое. — Ну, моя мать была шлюхой, а отец — пьяницей. Таковы они были, таковы были их поступки. И слава Богу, у меня не было братьев и сестёр, потому что я сама едва выжила, только благодаря отчаянным усилиям. Страшно подумать, что бы случилось, если бы у меня были брат или сестра, о которых нужно было заботиться.

Я ошеломлён. Конечно, Аврора немного грубовата, когда дело касается приличий, и ей определённо не хватает фильтра. Но она кажется такой житейской. Собранной.

Счастливой.

Неужели мы оба носим маски?

— Мне жаль, — тихо говорю я, чувствуя себя ужасно от того, что ей пришлось признаться мне в этом.

— Не извиняйся, — говорит она со вздохом, ковыряя ворсинки на своих колготках. — Всё так, как есть. Жизнь даёт тебе лимоны, ты делаешь лимонад, и так далее, верно? Мой отец любил меня, и я это знала. Но он умер, когда мне было десять лет. Тогда мать осталась воспитывать меня, и я редко её видела, потому что она искренне не хотела иметь со мной ничего общего. Так что я осталась одна в этой хибаре с протекающей жестяной крышей, посреди этой чёртовой глуши. Слава Богу, дождей почти не было.

Она смотрит на меня, подняв подбородок, как будто я её жалею. — Чтобы ответить на твой вопрос более полно, я не ходила в колледж, потому что бросила последний год старшей школы. У меня всё равно не было ни денег

на колледж. Но это нормально. Есть книги и онлайн-курсы. Я учусь чему могу, когда могу. Просто для удовольствия. А когда я накопила достаточно денег, то смогла свалить из Доджа.

— Додж? Это город?

— Это поговорка. Я некоторое время жила в Брисбене, который, да, тоже город, работала официанткой, а потом приехала прямо в Париж.

Я смотрю на неё. Я смотрю на неё, потому что могу. Я смотрю на неё, потому что собираю кусочки головоломки в своей голове.

Я смотрю на неё, потому что она красива.

— В любом случае, — говорит она, допивая свой бокал и ставя его на прикроватную тумбочку рядом с часами единорога. — Думаю, мне лучше пойти спать, прежде чем я действительно начну рассказывать тебе историю своей жизни.

Она поднимается на ноги, и я инстинктивно протягиваю руку, чтобы взять её. Она смотрит вниз, но я не могу понять, обеспокоена она или нет. Но я не отпускаю её. Я должен. Я действительно должен. Но я не отпускаю.

— Однажды я хотел бы услышать историю твоей жизни, — говорю я, мой голос звучит резко, как будто часть меня хочет, чтобы я этого не говорил.

Она смотрит на меня с минуту, её взгляд задерживается на моём. Тёплый и меланхоличный одновременно.

— Я бы хотела услышать и твою, — говорит она.

Затем она сжимает мою руку и выходит из комнаты.

Без неё в комнате становится холодно.

Глава 11

А В Р О Р А

ДЕКАБРЬ

Декабрь всегда был для меня любопытным временем.

Это преддверие Рождества и праздников, которые невозможно игнорировать, даже если попытаться. И, Боже, как ты пытаешься.

Последние семь лет я провожу его в чужих семьях.

До этого я говорила празднику "пошёл ты". Я вообще много чего говорила.

А до этого я просто надеялась, что мой отец будет достаточно трезв, чтобы вернуться домой. Я надеялась, что моя мать будет достаточно добра, чтобы поздравить меня с Рождеством. В итоге я часто оставалась одна, смотрела в окно на пекущуюся пустыню и слушала рождественские песни по потрескивающему радио, мечтая о снеге, ёлках, подарках и местах, которые казались такими невозможными.

Я должна быть счастлива, что у меня есть работа, которую я люблю, с детьми, которых я люблю (потому что, давайте признаем, их невозможно не любить), в очаровательной стране, которая медленно растёт во мне.

И я счастлива, не поймите меня неправильно.

Но есть что-то в праздничном сезоне, что проникает в дом, как холод через щели в полу. Он обращает вас внутрь, пока вы не теряетесь в собственном самоанализе. Он открывает прошлое, прежде чем снова похоронить его под снегом. Он заставляет вас чувствовать то, что вы не хотите чувствовать, как будто все ваши нервные окончания обнажены.