Скандинавский король
Шрифт:
Она вручает их нам и уходит, бросив на меня любопытный взгляд, прежде чем уйти. Интересно, что означал этот взгляд? Наверное, то, что Аксель не любит делить своё время с кем-то, кроме девочек.
— Skal, — говорю я, опрокидывая свой бокал в его сторону, прежде чем сделать осторожный глоток. На вкус он чертовски дорогой.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, как вдруг мы слышим крик Клары снизу. Я поворачиваюсь и вижу Фрею в дверях комнаты, по её лицу текут слезы.
— Что случилось? — говорит Аксель, быстро ставя свой напиток
— Снаф-снаф, han er vaek, — плачет она.
— Han er vaek? — повторяю я.
— Он ушёл, — хмурясь, говорит Аксель и смотрит на меня.
Я качаю головой. — Я сказала девочкам, что они могут пожелать ему спокойной ночи. — В этот момент я снова слышу крик Клары и понимаю, что она зовёт свинью.
— Клараabnede doren, — говорит она, вытирая лицо о пижамные штаны Акселя. — Она открыла входную дверь. Он выбежал на улицу в снег. Ему будет холодно.
Вот дерьмо. Снаф-снаф сбежал. Уже поздно, идёт снег, и он может быть сейчас где угодно в городе, возможно, его сбила машина. Я думаю о худшем сценарии.
— Я займусь этим, — говорю я Акселю, выпиваю остатки портвейна для храбрости и выбегаю из комнаты.
— Аврора, подожди! — слышу я его слова, но это не имеет значения. Я должна найти эту чёртову свинью, иначе девочки будут раздавлены, а последнее, что им нужно, это потерять того, кого они любят.
Я одета только в свою униформу, хотя и с лёгким кардиганом, поэтому я надеваю пару резиновых сапог из шкафа внизу и бегу к входной двери. Клара стоит снаружи на ступеньках, кричит в ночь и, конечно, людям, толпящимся на площади. Они все смотрят на неё, некоторые даже фотографируют. Это такая редкость, чтобы кто-то из членов королевской семьи пользовался этой дверью.
— Клара, — говорю я ей, затаскивая её обратно в дом. — Оставайся внутри.
— Но Снаф-снаф, — говорит она, и когда я тяну её к свету в фойе, я вижу чистый страх на её лице. — Я не хотела этого делать. Я подумала, что будет забавно увидеть его в снегу, а сзади было не так много снега, и… — Она прерывается на множество пробормотанных датских слов, которые я не понимаю.
— Я верну его обратно. Просто оставайся внутри, хорошо? Иди и найди своего отца. — Я провожаю её дальше в дом, прежде чем выйти и закрыть дверь.
Хотя мне, наверное, следовало бы подойти к любопытным зрителям и спросить, не видели ли они свинью, я знаю, что это попадёт в таблоиды («Дикая свинья: Няня потеряла королевскую свинью в метель»), поэтому вместо этого я просто иду по крошечным следам на снегу, которые оставили его копыта.
От этого зрелища мне становится дурно. Я почти не чувствую холода, но поскольку ветер и снег начинают усиливаться, я знаю, что Снаф-снаф быстро переохладится, если я вообще его найду. Возможно, он сильно вырос за последний месяц или около того, но он всё ещё маленький поросёнок с нежной кожей. Чем больше я иду по следам, ведущим от площади в сторону сада Амали,
— Снаф-снаф! — кричу я, переходя улицу к саду, и ветер взбивает снежинки в моих волосах. Я натягиваю кардиган на шею, когда воздух начинает замерзать на моей коже, и иду по его слабым следам, пока они совсем не останавливаются перед огромной живой изгородью. Я даже не знаю, зачем я его зову. Девочки учили его трюкам, но я ещё не видела, чтобы он откликнулся на своё имя.
Тем не менее, это не повредит.
— Снаф-снаф! — снова кричу я высоким голосом.
Я прислушиваюсь. Я не слышу ничего, кроме снега, ветра и случайных проезжающих мимо машин.
Я дрожу, нос и уши теперь официально заморожены, и продолжаю идти в парк. У меня даже нет с собой телефона, чтобы использовать его в качестве фонаря, а в темноте фонарные столбы кажутся немногочисленными. Я направляюсь к фонтану в центре, думая, что, возможно, он пришёл туда, чтобы попить, но вижу только пару, рука об руку, совершающую вечернюю прогулку.
Они бросают на меня насмешливый взгляд, когда я прохожу мимо них, поскольку я явно одета не по погоде в свою шерстяную мини-юбку. — Вы не видели свинью? — говорю я, стуча зубами.
Они смотрят друг на друга и продолжают идти. Вот вам доказательство того, что не все в этом городе говорят по-английски. А может, и говорят, и тот факт, что я едва одета в метель и ищу чёртову свинью, означает, что у меня не всё в порядке с головой.
Я тоже не могу этого отрицать. Я не должна быть здесь. С каждой минутой мне становится всё холоднее, и чем дольше я ищу, тем сильнее разрывается моё сердце. Я просто знаю, что не могу вернуться без свиньи. Я просто не могу. Сдаться сейчас означает, что он умрёт, а я…
Я не знаю, что на меня нашло.
Паника схватила меня за горло.
Слезы начинают затуманивать моё зрение.
Аксель будет так зол, и этот гнев будет направлен на меня за то, что я не присмотрела за ними. Но больше того, девочки будут раздавлены, а он будет тонуть в чувстве вины. Это не его вина, но я видела, как он защищает их, видела, как он скрывает печаль по Хелене. Я знаю, что он был с ней в машине, когда она умерла — возможно, он чувствует свою ответственность.
В любом случае, я не могу потерпеть неудачу. Я не могу их подвести. Я не могу снова облажаться. Я так вложилась в него, так вложилась в девочек, я не могу их потерять. А если я потеряю его, я почувствую, что потеряю всё.
Впервые за свои двадцать шесть лет я чувствую, что действительно живу жизнью, которую люблю. Впервые мне есть что терять.
— Снаф-снаф! — кричу я, слезы замерзают на моём лице. Я прекрасно понимаю, как нелепо я звучу, выкрикивая это имя на ветер, но ничего не могу с собой поделать. Я продолжаю спотыкаться на скользком снегу, выбегая из парка на набережную. Оперный театр сияет на воде, вероятно, наполненный музыкой, радостью и смокингами, и всё, что я чувствую, это ужас, который заставляет сердце опускаться так низко в груди, что кажется, оно никогда больше не поднимется.