Скандинавский король

Халле Карина

Бумага покрывает обычную коричневую коробку, и я осторожно поднимаю верхнюю крышку, чтобы увидеть кучу пузырчатой плёнки, которая что-то прикрывает.

— Осторожно, — говорит Аксель.

— Не скажешь? — Я дразню его, учитывая, как хорошо защищена эта вещь.

Она тоже большая, отсюда и размер коробки. Я засовываю обе руки внутрь и осторожно вытаскиваю её. Я всё ещё не могу понять, что это такое.

— А можно я потом поиграю с пузырьками? — с надеждой спрашивает Клара, когда я отклеиваю липкую ленту и начинаю медленно распутывать

обёртку.

— Типично, — говорит Майя. — Ты даёшь им все игрушки в мире, а они всё равно хотят играть с упаковкой, в которой они пришли.

Наконец, он почти развернут, и я начинаю догадываться, что это какая-то керамика или посуда.

И тут… моё сердце останавливается.

Это не может быть тем, о чём я думаю.

— Что это? — спрашивает Клара, потянувшись за пузырчатой плёнкой. — Это выглядит скучно.

Но это не скучно. Возможно, это самая волшебная, бесценная вещь, которую я когда-либо держала в руках.

Это чёрная ваза или горшок с ручками, с золотой росписью, которая тянется по всему периметру и изображает несколько сцен. Греческие сцены. Она древняя, как чёрт возьми, и, насколько я могу судить, абсолютно настоящая.

Аксель прочищает горло и жестом указывает на него. — Это краснофигурный колокол-кратер, — говорит он. — Сделан из терракоты. Уверен, ты знаешь, для чего он использовался.

Я медленно киваю, с трудом подбирая слова. — Это была ваза, которую использовали в Древней Греции, чтобы смешивать в ней воду и вино.

— Как древняя чаша для пунша, — восхищённо замечает Стелла. — Аксель, где ты это взял? Пожалуйста, не говори мне, что ты подкупил музей. Индиана Джонс был бы очень расстроен.

— Не беспокойся об этом, — пренебрежительно говорит он. — Она была приобретена легально на аукционе.

Аукцион. Он купил её. Я не могу представить, сколько она могла бы стоить. Эта ваза старше, чем я могу себе представить.

— Она датируется 430 годом до нашей эры, — говорит он мне. — А на картине должны быть изображены Зевс, Аполлон, Афина и ещё какие-то греческие боги, которых я не могу вспомнить. Это история происхождения, так они сказали.

— 430 лет до нашей эры, — говорит Майя, насвистывая. — Это 2400 лет.

— Ого, — говорит Клара. — Неудивительно, что она так выглядит.

На самом деле, ваза в замечательном состоянии. Я просто… Я не понимаю, почему он отдал её мне. Это история. Это что-то большее, более дорогое, более важное, чем что-либо в моей жизни. Этому даже не место в моей жизни. Я выросла в хижине в глубинке.

Мои руки начинают дрожать, поэтому я ставлю вазу на пол и поднимаю на него глаза. — Аксель. Спасибо тебе, но… я не могу это оставить. Это должно быть в музее.

Он качает головой. — Это не так. Это принадлежит тебе.

— Это слишком много.

— Она твоя. Я пошёл в аукционный дом специально, чтобы купить её для тебя. Я знаю твою любовь к истории и Древней Греции.

— Я не могу принять её.

— Но

ты примешь.

Тем временем, взгляды всех остальных метались туда-сюда между нами, словно они следят за теннисным матчем.

— Аксель…

— Она твоя, — говорит он категорично. — Просто скажи мне, что она тебе нравится.

Мои глаза расширяются. — Нравится? Это самая красивая вещь, которую я когда-либо видела. Это… всё.

Он выглядит облегчённым, его брови разглаживаются, рот искривляется в улыбке.

— Хорошо. Тогда ты оставишь её себе. Это приказ.

— Но.

— Никаких “но”, - говорит он, махнув рукой. — Это замечательный исторический экспонат, но в мире культурных артефактов он стоит гроши. Теперь он принадлежит Авроре Джеймс и никому другому. Я знаю, что ты — лучший человек, который сможет обеспечить его сохранность.

— Да, ты богиня, — говорит Клара. — Ты должна хранить его.

Я смотрю на всех, подняв подбородок, пытаясь удержать слезы от прилива к глазам. Я глубоко вдыхаю через нос, чувствуя, как он горит, затем мне удаётся улыбнуться. Я не могу поверить, что он сделал это для меня.

Зачем он это сделал?

Конечно, теперь мой подарок Акселю выглядит убого по сравнению с вазой, которая была сделана ещё до появления Иисуса. Он же чёртов король, у него есть всё, что он только может пожелать или купить. Поэтому я заставила Майю покопаться в старых фотографиях и найти фотографию, где он позирует рядом со своим разбитым раллийным автомобилем Datsun, последним раллийным автомобилем, который он когда-либо водил. Затем я наложила на неё надпись: "Почему я занялся парусным спортом", увеличила её, распечатала и вставила в профессиональную рамку. Я подумала, что он сможет повесить её в своём кабинете.

Но даже если это не древняя реликвия, я, по крайней мере, заставила его рассмеяться, когда он увидел фотографию. И, честно говоря, рассмешить Акселя, увидеть его широкую улыбку, морщинки в уголках глаз — это так же значимо, как и ваза, и так же редко.

После того как с подарками покончено, мы не обращаем внимания на беспорядок выброшенных обёрточных бумаг и играем в другую традицию — каждый зажигает свечу и вешает её на ёлку в специальном держателе. Эта игра должна называться «Пожарная опасность», но смысл её в том, чтобы не спать и посмотреть, чья свеча догорит последней.

Майя первой прекращает игру и уходит в свою комнату. Потом девочки засыпают, свернувшись калачиком со своими новыми плюшевыми игрушками у подножия ёлки.

— Я отнесу их в кровать, — говорю я, собираясь подняться на ноги и разбудить их.

— Нет, не нужно, — приказывает Аксель. — Ты сейчас не на работе.

— Я всё равно иду спать, — устало говорит Стелла, вставая. — Вы оба оставайтесь. Только следите, чтобы дворец не сгорел.

Она поднимает Аню и Клару, которые прощаются с нами с сонными глазами, затем она берет на руки спящую Фрею, и они выходят из комнаты.