Сказание о Лаиэ-и-ка-ваи
Шрифт:
Поутру вождь послал иламуку поглядеть, что сталось с прорицателем.
— Эй, Хулу-маниани! — крикнул иламуку. — Хулу-маниани! Эй, прорицатель! Эй, ты живой или мертвый?
Трижды взывал иламуку к прорицателю, и трижды ответом ему было молчание.
— Прорицатель умер, — сказал иламуку Аи-вохи-купуа.
Тогда в хеиау стали готовиться к церемонии каувила и жертвоприношениям. Вождь приказал старшему служителю хеиау положить тело прорицателя на жертвенник перед алтарем.
Прорицатель был уже далеко, когда он услышал приказание вождя, но ночью он возвратился, обернул тапой стебель банана, как оборачивают мертвое тело, положил его на то место, где
Наступило утро, на которое была назначена церемония каувила, и старший служитель хеиау пошел за телом прорицателя, а оно — слушайте все! — было аккуратно завернуто в тапу. Служитель поднял его и отнес в святилище.
Незадолго до того часа, когда тело прорицателя должно было быть возложено на жертвенник, множество народу во главе с Аи-вохи-купуа пришло поглядеть, как принесут и положат возле жертвенника тело прорицателя, а на самом деле — стебель банана. Вождь взошел на ануу.
— Снимите тапу, — приказал вождь, — и положите тело на жертвенник.
Когда сняли тапу, все увидали стебель банана, а не тело прорицателя.
— Это банан! — закричал вождь. — А где прорицатель?
Вождь разгневался на смотрителя тюрьмы, откуда прорицателя освободил его бог. Все приближенные вождя были призваны на суд. Но пока вождь судил их, в устье реки Ваи-луа показалось двойное каноэ. Это приплыл прорицатель с дочерьми.
На одном каноэ стоял прорицатель, на другом сестры Аи-вохи-купуа, а посредине, на возвышении, соединяющем оба каноэ, стояла Лаиэ-и-ка-ваи в окружении пулоулоу, священных символов вождей.
В это время поднялся ветер, скрылось солнце, возмутилось море, желтым стал океан, реки обратились вспять и, остановившись в своем начале, перестали стекать в море. Прорицатель взял пау Лаиэ-и-ка-ваи и бросил ее на берег; тотчас ударил гром, разрушилось святилище и рассыпался жертвенник.
Устрашенные знамениями, Аи-вохи-купуа и все остальные смотрели на стоявшую на возвышении Лаиэ-и-ка-ваи, окруженную пулоулоу, и кричали:
— О прекрасная женщина! О прекрасная женщина! Прекрасная женщина с царственной осанкой!
Люди бросились бежать к морю, они падали и топтали друг друга, желая получше разглядеть Лаиэ-и-ка-ваи.
— Твои приближенные не виноваты перед тобой, — крикнул вождю прорицатель. — Не они, а мой бог спас меня, как спасал меня всегда. Вот моя владычица. Я говорил тебе правду, вот моя дочь и госпожа, которую я искал повсюду, она сохранит мои кости.
Когда Аи-вохи-купуа увидал Лаиэ-и-ка-ваи, у него сильно забилось сердце, и он замертво упал на землю.
Придя в себя, он приказал привести к нему прорицателя и его дочь. Он хотел просить ее занять место Поли-аху и Хина-и-ка-маламы.
Его слуга пошел к прорицателю и передал ему приказание вождя.
Тогда прорицатель сказал ему:
— Иди и скажи твоему вождю и моему господину, что моя дочь никогда не станет его женой, потому что Лаиэ-и-ка-ваи — владычица всех островов.
Слуга пошел к вождю, а прорицатель с дочерьми отправился в обратный путь, больше его в Ваи-луа не видели. Прорицатель с дочерьми возвратился в Хоно-пу-ваи-акуа и вновь зажил в мире и покое.
Глава двадцать седьмая
В этой главе
Наказав сестрам, как им следует жить без нее, Ка-хала-о-мапу-ана начала готовиться к путешествию.
С первыми лучами солнца Ка-хала-о-мапу-ана встретилась с Киха-нуи-лулу-моку, и они поплыли через океан в Ке-алохи-лани. Через четыре месяца и десять дней добрались они до Ке-алохи-лани, но, когда они добрались туда, хранителя богатств Ка-онохи-о-ка-ла, и его главного советника Моку-келе-Кахики там не оказалось.
Дважды десять дней ждали они, когда Моку-келе-Кахики придет с огорода [61] .
Моку-келе-Кахики вернулся в то время, когда ящер спал в доме, и одна его голова занимала весь просторный дом Моку-келе-Кахики, а туловище и хвост оставались в воде.
Моку-келе-Кахики испугался и улетел в Нуу-меа-лани, где жил великий купуа Ка-эло-и-ка-малама, охранявший священные границы у Столбов Таити, где скрывался ото всех Ка-онохи-о-ка-ла.
Моку-келе-Кахики рассказал Ка-эло-и-ка-маламе об огромном ящере, и тогда Ка-эло-и-ка-малама вместе с Моку-келе-Кахики полетели вниз из Нуу-меа-лани — земли, плавающей в небесах.
61
Гавайское mahina имеет два значения: 1) «сад, огород, плантация» и 2) «луна», поэтому возможна и другая интерпретация оригинала: «…когда Моку-хеле-Кахики вернется с луны».
Они приближались к дому Моку-келе-Кахики, и Киха-нуи-лулу-моку так сказал Ка-хала-о-мапу-ане:
— Когда они будут совсем близко, я заброшу тебя на шею Ка-эло-и-ка-маламе. Он спросит тебя, зачем ты явилась к ним, и ты все расскажешь ему.
Вскоре Моку-келе-Кахики и Ка-эло-и-ка-малама изо всех сил заколотили в дверь дома. Ящер, выглянув наружу, увидал Ка-эло-и-ка-маламу, и в руках у него была палица Ка-пахи-эли-хонуа — Нож-что-режет-зем-лю — двадцати саженей [62] в длину, поднять которую было под силу лишь четверым мужчинам, а Ка-эло-и-ка-малама небрежно вертел ею и тогда Киха-нуи-лулу-моку подумал: «Этак он убьет меня».
62
В оригинале — гавайская мера длины anana, расстояние между кончиками пальцев вытянутых в стороны рук.
Киха-нуи-лулу-моку вытащил хвост из воды, и море заволновалось, волны сначала поднялись выше самых высоких гор, потом, как это бывает в месяц Каулуа, с силой рухнули вниз, морская пена скрыла солнце и коралловый песок посыпался на землю.
Моку-келе-Кахики и Ка-эло-и-ка-малама испугались и бросились прочь, но Киха-нуи-лулу-моку успел все же подбросить Ка-хала-о-мапу-ану вверх, и она упала на шею Ка-эло-и-ка-маламе.
— Ты чья дочь? [63] — спросил ее Ка-эло-и-ка-малама.
63
В гавайской системе родства понятия «дочь» и «племянница» выражаются одним термином (kaikamahine); одинаково также передаются понятия «сын» и «племянник» (keike kane), «мать» и «тетка» (makuahine), «отец» и «дядя» (makua kane).