Сказания о недосказанном

Голобоков Николай

Никола, наш, ловким движением, красиво поставил на стол наше. Возглас одобрения и улыбки, радость. После третьей бутылочки, которые стояли и появлялись у каждого и у нас, конечно. Пошли беседы и тёплые разговоры, содержание которых Никола нам быстро переводил, и потом тихо, молча, встал, пошёл к своей машине и принёс мой аккордеон. Торжественно, подняв высоко голову, поставил инструмент, на пенёк, который стоял около моего стула.

За нашим столом ещё был танкист. Так его всегда радостно встречал наш хозяин, когда гость, лихо разворачивал свой авто. Он жил не рядышком. Ему, уже девяносто

один год, но весел, лихо гоняет на своём авто, но как оказался здесь я так и не понял.

Однажды, мы были у него в гостях, угостил кофе и беседа пошла. Оказалось он, и, правда, был в эту войну танкист, так же лихо выполнял свою работу на таком друге, как он сам его называл. Я, както не подумав, спросил, стрелял ли он, наверное, и таранил такой техникой, но думал, он расскажет о той, другой войне. Он улыбнулся и весело, так же лихо ответил, а Никола наш, перевёл с таким же пафосом и гордостью его слова,

– Я стрелял по врагам!

Мне ничего не оставалось делать на свой неуместный вопрос, пожал ему руку, за смелость и отвагу.

Хозяин наш потом рассмеялся, а он, танкист, достал чехол, там внутри этого чёрного чемодана был аккуратно, завёрнутый в тряпочку, роскошный концертный баян. Достал, очень осторожно поставил на стол, попросил Николу перевести, мне его слова. Просто просил меня сыграть, выдать класс, как ему рассказывал Никола, сказал, что я владею им в совершенстве. Никола принёс мой аккордеон, и всегда просил меня, где мы были, играть.

Пришлось и здесь сейчас, выдать Катюшу и, раскинулось море широко. Никола всегда помогал и пел вместе со мной, но слова путал и не совсем правильно брал ту мелодию, которую я исполнял. Но дело сделано, посидели, побеседовали, а потом танкист, вручил мне свой баян и сказал, сыграй, ты хорошо на своём, а мой концертный, лучше.

– Я на баяне играл в студенческие годы, прошло больше пятидесяти лет и теперь не смогу выдать, даже то, что умел тогда. Но он так и не поверил, хотя кнопочки я несколько раз нажимал, звук действительно был славный. Расстались, совсем дружественно, и вот он, сейчас внимательно слушал наши музыкальные опусы.

Потом просто шла беседа, но они очень внимательно смотрели на нас. А он, Никола рассказал им, хозяевам, как мы были у мэра города. Показали свои работы в керамике, как я играл там, в кабинете тот же любимый репертуар, моего хозяина. И, как он хозяин города пожимал мне руку и провожал из кабинета до самого выхода из здания.

А здесь, сейчас, аплодисменты пошли в нашем уютном кругу, мне он только объяснил, о чём поведал новым нашим друзьям, – они сказали, что сделают всё бесплатно, за игру и такую классную компанию. У них такое бывает редко, какую устроили мы.

Мы, взбодрились, забыли о своей машине, и с дочерью выдали голубку.

… Они знали эту мелодию и любили, когда удавалось слушать в исполнении Робертино Лоретти. Слушали очень внимательно и, даже не прикасались к пиву, хотя им это не было чуждо.

… И, вот мы с Мариной на два голоса, и аккордеона, с проигрышем и стакатто высоких нот, выдали. Поклонились.

Они все разом встали, аплодировали и пожали нам руки.

А хозяев и гостей не было даже десяти человек.

Но,

ух, вот аплодировали. Вечер прошёл на должной высоте, и нас приглашали ещё приходить.

Приходили. Радовали. Радовались. И, очутились через пару недель, здесь же рядом в лесу, у других соседей в этих, таких же дебрях, соседей.

Праздник улицы.

Но не так как у нас. Здесь дебри. Огромные сосны и уютные дома. Коттеджи. Интересные строения. Дома и подсобные домики для животных, так вписаны в ландшафт, что казалось как продолжение гор или выход в лес.

Интересно, лес густой, дебри, как на Байкале, видел, был там. А вот и не трогают, не убирают завалы, всё как в диком лесу. Это удивляло и радовало, настоящее, не прилизанное. Дикое и не тронутое, не спиленное на дрова.

Гости сидели за столами, которые стояли буквой п, и накрыты холодными закусками, но, но чудо, праздник и никаких бутылок, даже пива не видно. Ну, прямо поминки у наших русских адвентистов, как на Кубани было. На столах ни одной бутылки, ни пива, ох, нет, там пиво не очень уважают, вино своё и в магазинах. А своё на праздниках, наливают в графины, для удобства – наливай не разливай. А здесь, у этих адвентистов, на столах бутылок не видно, графинов тоже нет, а утром в картофельной части огорода пустых бутылок выбрали корзину, на другой день, конечно. Хотя соблюдают и утверждают, – грешнооо. А тут как. Неужели праздник на сухую, как говорят у нас?

Буквой п, как стояли столы, закрыли перегородкой, но проход оставался, и там, конечно лес. Дебри, а здесь же стоял прицеп, для грузовых перевозок трактором, как и у нас, с опущенными бортами, там пристроили ступеньки, и вот пришли, нет, прошёл по этим дощечкам, самый главный…

Прибыл музыкант. Один баян, внесли на этот помост, прицеп, эстраду…а остальное аппаратура.

На тонких ножках установили видимо усилители, для леса, погромче. Но меня удивило то, что много проводов и, даже баян, который был на табуретке, был подключён к аппарату.

И, я вспомнил, как это было в году, дай Бог памяти… да не важно, в каком году, но при Хрущёве это точно. Жил я тогда на берегах реки Оки и занимался чеканкой, живописью, и освоил перегородчатую эмаль. Орловские комсомольцы, газета была молодёжная, устроила мою персональную в редакции. А те весёлые ребята похвалили и отправили фотографии в Москву, редакцию журнала Огонёк. Напечатали в Пушкинском юбилейном номере, мою русалку, чеканка на медной пластине, которая на ветвях сидит, да и другие работы. Цветные вкладки, класс, и потом пригласили меня на дачу писателя. Был он тогда зав отделением прозы Сбитнев, Юра.

… Вечер. Дача. Коньяк. И, конечно, моя, гармощка, участие в музыкальных опусах и баян, но играл Толик Беляев. Это уже был зрелый мастер и его чары пальчиками, удивляли тех, кто слушал впервые. И, тем более, такое чудо,– электронный баян был только один в Москве у Анатолия. Среди гостей, директор дома культуры, тоже слышал первый раз, и, предложил поработать в Абрамцево баянистом, он скромно отказался, сказал, что его папа не отпустит.

Возмутились, что это за папа, который не даёт ему возможность заработать. Он ещё стопку принял на душу, промочил горлышко и выдал,