Сказка для старших

Солохин Максим

Далее следовало подробное сравнение «пальцовки» всех трех школ или кланов с многочисленными непонятными иллюстрациями, изображавшими «пальцовку». Иллюстрации были снабженны красивыми иероглифами. Все это вызвало у Митьки странное ощущение, будто он рассматривает комиксы про разборки каких-то китайских уголовников. Вначале было интересно, хотя и непонятно, но скоро Митька почувствовал, что осоловел; тут он осознал, что еще и позабыл молитву. Перевернув сразу много страниц, он снова начал повторять Имя и смотреть дальше.

"Итак, не может вызывать сомнений, что именно школа нэйдаоцуань (кулак

умного делания), а вовсе не "пальцы Ли" должна считаться подлинной наследницей великого мастера. Утратив всякое понятие о духовном смысле движений, боевые «пальцовщики» значительно (порой, до неузнаваемости!) исказили первоначальные движения. Верующий читатель без труда поймет, почему это произошло! Пальцы — после языка — это главный знаковый орган человеческого тела. (Вспомним язык глухонемых.) Движения Ли действительно невозможно отделить от Иисусовой молитвы ("Чжу Есу Цзыду…"); каждый иероглиф этой молитвы оказывается прообразом соответствующей "формы Ли", что особенно заметно, если рассматривать работу искусного каллиграфа; каждое движение формы, в свою очередь, превращает движение кисти с тушью в манипуляцию воображаемой "ладонной палочки". Нэйдаоцуань — это молитва глухонемого. Отделив внешнюю сторону техники Ли от мистического, внутреннего смысла, неразрывно сопряженного с Православием, «пальцовщики» вместе с тем утратили то искусство боя, которое позволяло мастеру выходить победителем из безвыходных положений. Ведь главный секрет Ли заключался в том, чтобы сделать своим союзником Самого Бога. Упростив главное и усложнив несущественное, они получили на выходе лишь что-то вроде "Ищущих рук" или "Бьющих пальцев", только без ударов кулаком. (А в первоначальном комплексе, как мы видели, присутствовали едва ли не ВСЕ возможные ударные формы!)љ Естественно, в этом виде искусство Ли не вызывало и не вызывает широкого интереса!"

Становилось ясно, что самостоятельно разобраться в этом невозможно. Митька заскучал. Очевидно, дядя Антон шутил, когда говорил о секретности. Никакой хулиган ни за какие деньги не продерется сквозь этот туман, тем более что все это, как выясняется, "невозможно отделить от Иисусовой молитвы"!

Тут-тољ домой к Митьке и пожаловала милиция!

— Ты знаешь этого парня, который пнул Олега?

— Не знаю, — соврал Митька.

— А если подумать?

Митька решил промолчать.

— Ну, ладно, — сказала милиция, — допустим. Зато ты наверняка знаешь Волшебника.

— Волшебника?! — сказала Мама, — конечно знает. Ну-ка, Митька, немедленно рассказывай, что вы натворили.

— Ничего мы не натворили… — пробормотал Митька.

Милиция покачала головой.

— Ты сказал Олегу, что нападение на него организовал какой-то волшебник.

Митька закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Ничего такого Веллеру я не говорил.

— Вот как? — милиция побарабанила пальцами по столу и дальше разговаривала уже с родителями.

— Ну, ты, Митька, даешь! — сказала Мама. — Докатился до милиции.

Митька молчал, глядя в сторону. А потом сказал:

— Интересно. Когда меня били, никакую милицию

это не волновало…

Митька почувствовал, что сейчас заплачет, и опять замолчал.

— Что значит — били? — спросил Папа. — Кто — бил?

— Все били, — сказал Митька осипшим голосом.

— Поточнее. Кто именно. Кто это — все?

— А какой смысл мне все это рассказывать? Вы что — пойдете в школу и будете меня там пасти?…

Митька шел по улице. Был уже поздний вечер, почти ночь, но идти домой Митька не хотел. Было скверно на душе после ссоры с родителями. Как дальше жить, было неясно. И чем больше смеркалось, тем труднее было идти домой. О молитве Митька как-то даже и не вспоминал, будто никогда в жизни не маливался.

Вдруг Митька увидел на чужом подоконнике, на совершенно чужой улице, своего кота, Мяо-Цзы.

— Привет, — сказал Митька удивленно. — А ты здесь откуда?

— Привет, — эхом отозвался кот. — А ты здесь откуда?

— Я ушел из дому.

— И я ушел из дому.

— А ты-то почему, — удивился Митька.

— Я — по делам, — отрезал Мяо-Цзы. — А ты почему?

— А я поругался.

Кот в своей обычной манере надолго замолчал, медитируя. Митька терпеливо ждал. Во-первых, спешить было некуда, а во-вторых, после долгого молчания Мяо-Цзы как правило говорил что-нибудь интересное. Но на сей раз кот изрек что-то странное, вовсе не даосское:

— Они тебя предали, а ты их не предавай.

— Не понял. Когда это меня предали?

— Когда отдали во власть омерты.

Митька решил идти к Волшебнику. Тот уже, конечно, все знал — и о милиции.

— Да, они уже побывали у меня, — сказал Волшебник.

— И что?

— И ничего. Я рассказал им все, как было.

— И… выдали ребят? Или… не выдали?

Волшебник имел право выдать — на него никакая омерта не распространялась, на седого деда.

— Пока — не выдал. Но обещал, что — выдам, если понадобится.

— Зачем? — спросил Митька.

— Я вообще стараюсь содействовать властям. Но в данном случае я уверен, что это не понадобится. Теперь родители Веллера узнают правду и… заберут заявление. Вот увидишь.

— Почему?

— Он, видишь ли, не объяснил им, что он — разбойник. А теперь получается — получил по делом.

— А он поправится?

— Да ничего с ним не будет. Обычная травма. Не повезло. Или, наоборот, повезло. Бывает иногда, что один удар меняет судьбу человека.

И правда, с того времени Митька никогда не видел Веллера в одной компании с разбойниками. То ли мамочка Веллера приняла какие-то решительные меры, то ли просто — разбойники предали Веллера окончательному презрению за нарушение омерты.

— Уже ночь, — пожаловался Митька. — Ума не приложу, как мне теперь идти домой.

Волшебник подумал.

— Да, дружок. Попал ты в переплет. Давай-ка мы в порядке исключения применим с тобой активное вмешательство. Я думаю, в данном случае это оправдано.

— Давайте, — обрадовался Митька. Волшебник не так уж часто пускал в ход свое волшебство, а был он — великим мастером.

— Давай-ка, это будет сон… Начиная со слов "Интересно. Когда меня били, это никакую милицию не волновало"…