Сказка со счастливым началом
Шрифт:
– Нет, я просто… просто звонил ему раз в месяц – узнать, как ты. Должен же я был знать! А вдруг ты опять болеешь?
– Ничего себе!..
– Ну… он не хотел сначала. Но потом понял меня. Такой мужик классный, он просто очень душевный человек. Меня тогда в больнице соединили с ним, как с твоим лечащим. Он спросил, кто я тебе. Я и сказал. А он – какой муж, я вижу только сестру! Ну, думаю, значит, Жени нет… или в командировке – и то, слава Богу. Я объяснил, что звоню из Москвы. Он мне – возвращайтесь немедленно! Пришлось… короче, рассказал ему всё. Тогда, говорит, не трепите ей нервы, дайте прийти в себя. Я его умолял – только сказать, что с тобой. В общем, выпросил
– А мы с Анькой решили, что он клинья ко мне подбивает, – чуть не рассмеялась Соня. – Денег не берёт, спрашивает, как дела, здоровьем интересуется, как будто я ему близкий друг.
– Да? – подозрительно прищурился Митя. – А может, и правда? Он тебе нравится?
– Отстань, Митя! Сейчас только не начинай… Хватит с меня уже… с Женей тогда до ручки довёл…
Митя наверняка желал продолжить допрос, но удержался.
– Вот про Женю-то как раз доктор ничего и не знал, а спрашивать отказался, – проговорил он, подозрительно вглядываясь в неё. – Правда, он считал, что никого у тебя нет… говорит, замороженная как будто… а я всё равно думал, вы ведь с Женей общались, да? Переезд там, обмен… Сонь, а этот Илья Сергеевич – он молодой, оказывается. По голосу и не скажешь…
– Нет, я не понимаю! – возмущённо качала головой Соня, не слушая. – Как он мог? Вот уж не ожидала от него.
– Да просто он человек, а не зверь! Он понял, как мне плохо… ведь всё по моей вине! Я просил позвать тебя к телефону, а он говорит – не трогай её, у неё нервный срыв, я лучше сам расскажу. Он мне всё подробно… как лечение идёт, как ты. А я… как я мог тебя трогать – если боялся даже звонить! Номер-то я твой новый нашёл – по базе, на Анькину фамилию записан, да? Но у меня уже паранойя началась… от страха. Вдруг тебя снова пасут? Или Женя этот… Иной раз думал – может, не решится отец никогда, может, и правда, только запугивает. А как вспомню Ларису – всё, не могу! Я думал, думал, как мне вернуть тебя… лоб об стенку расшиб – ничего не придумал. Начал работать, погрузился в дело, там надо было с начала всё начинать… как будто что-то откладывал. А ещё с Костиком попытался связаться. Даже намекнул, что он мне должен по жизни. А он – извини, мол, Анька будет против. И тоже меня – в бан… подкаблучник хренов!
Митя замолчал, уставившись куда-то в окно. Соня тоже не знала, что говорить. Когда она теперь увидит его – если увидит… Она пыталась не представлять себе женщин, с которыми он был – воображение сразу подбрасывало яркие картинки, и Соня сжимала кулаки от беспомощной ярости. Во рту у неё появился привкус крови – она и не заметила, как прикусила губу. Соня облизала её языком. Что толку теперь ревновать – то ли ещё впереди…
– Кем ты работал? – спросила она, лишь бы что-то спросить.
– Создал свою фирму в Москве, по прежней теме. Здесь у меня теперь филиал считается. А ещё парашютным спортом занялся. Прыгаю раз в неделю – и забываю обо всём. Пока лечу – надеюсь, что не долечу, а прямо из неба – туда… куда-то… Самоубийство – грех, как ты говорила, так может, несчастный случай?
– А вот мне, Мить, приходится за здоровьем следить, – усмехнулась Соня. – У меня Вадик.
– Я про Вадика помню постоянно. Спрашивать даже боюсь – так мне плохо… У меня его паровозик… всегда с собой, в сумке. Даже сейчас. Я его починил тогда сразу… думал, по почте отправлю, адрес ваш раскопал… а потом не стал – побоялся. Это… это всё, что у меня осталось… от вас.
Митя помолчал, потом спросил неуверенно:
– Как
– Осенью семь исполняется. Отдаю его в школу, помнишь, как мы собирались?
– Аон – хочет?
– Да, он готов уже, чего ему в садике делать?
– А меня он… помнит? – спросил Митя и сам же ответил:
– Да нет, конечно – с чего бы.
– Помнит. Сама удивляюсь – почему так долго помнит. И жил с тобой всего-то неделю, и я про тебя молчу. Уехал, в командировке… думала, забудет. А он постоянно спрашивает – такое мученье… нет сил. А вот деда почти позабыл, странно, да? Нет, не совсем, конечно, но не страдает по нему очень-то.
– И как там Леонид Михайлович? Я всё думал навестить его в Москве… да что я ему скажу?
– А зачем? Не до нас им. Дед с трудом вспоминает, кто я, вот только Вадика услышит – и рыдать. Сын просил не беспокоить его, старается сам звонить. Леонид Михайлович почти весь день спит или телевизор смотрит, половину не понимает, а мы его тревожим.
– Как всё прошло с усыновлением?
– Побегать пришлось. Сначала опеку оформила. Потом усыновление. Но суд прошёл гладко. Слава Богу, оказалось, конкретной нормы на жильё нет, каждый случай рассматривают отдельно, в интересах ребёнка. А я-то дёргалась… сколько нервов потратила. Дед – умница такая, не завещание написал, а сразу дарственную на Вадика. Но мы там жить не стали. Вот Вадик вырастет, тогда пусть… Всё собираемся ремонт сделать, тогда можно будет сдавать, а деньги ребёнку на счет класть, я ведь теперь опекун над его имуществом. Но – ни денег, ни сил пока.
Она замолчала. Оба беспомощно смотрели друг на друга. В глазах Мити стояло отчаянье, и колючая тоска сдавила ей сердце: пора расходиться… каждому – восвояси.
– Митя, – она внезапно сама подошла к нему, близкоблизко, взяла его руку и крепко сжала. – Митенька, уходи, прошу тебя… Ничего больше не будет, надежды ни капельки нету, ты сам это сказал… Но и это даже не…
– Сонечка, – он подхватил её руку и стал целовать, от кисти до плеча – подробно, нервно, исступленно, – я не знаю… что делать… нет сил больше… Вот просыпаюсь ночью… и думаю каждый раз – всё, не могу… последнее время один только… был просвет – придумать любой предлог… чтобы вернуться и…
– Мить, ты уедешь, – она бессильно откинула голову назад, и он тотчас же принялся целовать её шею, – ты уедешь… И всё станет по-прежнему. У тебя снова будут женщины – дорогие, дешёвые… И я ведь знала, знала… не надеялась даже… а боль такая, что…
– Нет! Нет, Сонечка… – он продолжал покрывать её поцелуями. – Я пойду к отцу… и всё ещё раз ему скажу! А если он начнёт угрожать тебе… я лучше сяду в тюрьму, чем…
– Не смей! Ещё этой беды не хватало!
Но он, возбуждённый, обнадёженный тем, что она не отталкивает его, ничего не слышал, а может, и не понимал, что говорит.
– Ты никак не дослушаешь, Митя! – в отчаянии выкрикнула она и вырвалась. – Митя, даже если бы твой отец пришёл сейчас и сказал: благословляю! Я поняла, что сказал тебе батюшка… но я, наверно, неправильная жена. Пытаюсь и не могу… не смогу забыть… Как только представлю тебя с другой – и всё, не могу…
– Соня! – отчаянно воззвал он. – Сонечка…
– Но ведь это же легче, Мить, как ты не понимаешь… – она отвернулась, чтобы не видеть его глаз. – Гораздо легче. Внешнее препятствие – оно мучительней… кажется, можно что-то преодолеть. А это – нельзя… Мить, я же всё знала, что ты – не мой. И никогда больше не будешь моим. Я так жила уже – все полтора года… так проще, чем думать, метаться, искать выход. Нет, нет, не надо, только не трогай меня, Мить!