Сказки из Скородумовки. Чурочки березовые

Скифа Аноним

– Расколдуем ваших мужиков непременно.

– А не обманешь?

– В жизни никого не обманула. Коли отыщите нас, то расколдуем. Но помните, отправляйтесь нас искать, когда тропинки станут синими, вороны белыми, а с неба шары огненные полетят.
– Прощевайте, бабоньки, - Дива махнула платочком.

Из окошка, из-под двери повалил густой дым.

– Уф, надымил, - ругалась в избе Дива, - дышать нечем.

– Быстрей долетим, - отвечал Змей.

Бабы на полянке раскашлялись, дым лез в горло, ел глаза. А когда он рассеялся,

избушки на полянке не было.

– Ой, подруженьки мои дорогие, - запричитала как на похоронах Марфа, - что теперь с нами будет! Ой, да остались мы без мужиков. Дед Дрёма пускай бы себе пропадал, старого не жалко, а муж мой, а сыночек ненаглядный.

– Не нужен тебе, стало быть, Дрёма, - прошептала Гостюшка.

Женщины плакали и качали головами: не увидеть больше родных. Не бывать тропинкам синими, воронам белыми, не лететь с неба огненным шарам.

– А всё вы виноваты, - разъяренная Марфа ткнула пальцем в сторону Фёклы и Фотиньи.
– Ваши сыновья колдунов рассердили. Теперь ступайте прощения просить, хоть на коленях вымаливайте.

– Ещё чего!
– щёки Феклы покрылись румянцем, - надо Диву со Змеем заставить мужиков наших расколдовать. По-хорошему не захотят, стало быть силой.
– И тетка Фёкла замахнулась на кого-то вилами.

– Вот поутру в путь-дорожку и собирайтесь. Заварили кашку, сладкая, соленая ли - вам хлебать.

– Верно говоришь, - согласились бабы.

Женщины разошлись, каждая прижимала к груди полено.

– Вот как, - горько сказала Фотинья.
– Выходит из-за нас всё. Не из-за Польки рыжей, которая первая к колдунам побежала, не из-за остальных баб. Ведь ни одна мимо избушки не прошла. Сколько лет живу на белом свете, а на глупость людскую дивиться не перестаю.

– Да и мы не больно умны, - усмехнулась Фёкла, - пошли на мужей жаловаться. Надо мужей и сыночков родненьких выручать.

– Ты, Ксюшенька, коровок, гусей паси, хозяйничай, за мужиками присматривай, мы их на лежанку положим, чтоб мыши не погрызли, чтоб водой с крыши не замочило.

Фёкла и Фотинья ранёхонько отправились в путь, к обеду уже вернулись домой.

– И не знаем как получилось, - оправдывались они в ответ на упрёки баб.
– Шли себе, шли, назад ворочаться и в мыслях не было.

– Ох вруньи, - выходила из себя Марфа, - вижу, как нутро ваше от радости светится, мол, всех обманули, отстанут теперь от нас, не-ет, я завтра вас сама провожать выйду.

Для верности Марфа взяла с собой соседку. Они в четыре глаза зорко смотрели они за Фёклой и Фотиньей, и сами не заметили, как очутились в родной деревне.

– Доброго денечка, - Марфа поклонилась женщине у ворот, - как деревня ваша называется, в какое место мы попали?

– Марфушка, ты либо так пятками стучала, что мозги из башки повышибала, - прыснула та со смеху.
– Иль обозналась? Иль дорога так тяжела, что глазоньки твои обманывать начали. Ты их кулаком-то потри, потри. Теперь узнала?

Марфа с досады топнула ногой и ткнула

локтем товарку.

– Ты куда смотрела, слепаня?

– Куда ты, туда и я, - зевнула та, - заморилась, пойду полежу. И меня больше с собой не зови.

Женщины убрали урожай, обмолотили зерно, за тяжелой работой не забывали посматривать на тропинки - не посинели, на воронов - не побелели, до слёз в глазах глядели на небо, не летят ли огненные шары. Вечером, собравшись в одной избе, бабы плакали и причитали, кляли черную беду. Пропало веселье в Скородумовке. Берёзовые чурки бабы так и носили с собой. За водой идут - за пояс заткнут, прясть сядут - рядом положат, за обедом перед ними чашку ставили.

Фотинья с Фёклой своих мужей и старших сыновей попрятали в сундуки.

– Тяжелы больно, неподъемные, мы младшеньких носить будем.

Зима намела сверкающие сугробы. Бабы ездили в лес, рубили дрова, берёзу не трогали, остерегались, вдруг ненароком полено перепутают, да не то в печку положат.

Как-то Гостюшка бежала по тропинке, около дома Марфы на дорожке валялась чурка.

– Ох, неужто тётка Марфа потеряла?
– Гостюшка подобрала полено, зашла в избу. Марфа сопела на печи.

– Тётка Марфа, - зазвенела Гостюшка, - ты ж свое полено потеряла, вот горе-то.

– Чего?
– Марфа приподняла голову, - орёшь чего, разбудила. Носит нелёгкая по чужим домам. Шла бы...

Тётка Марфа не договорив прикусила язык.

– У печки брось. Дрема это надоедный. Стариком тихий был, то на лавке, то на печке, гудит себе, жалуется, да я и внимания не обращала. А сейчас распоясался. Вчерась по ноге стукнул, пребольно, а за день до того - в лоб как вдарит, искры посыпались, хоть печку зажигай. Я его на мороз и выкинула, пускай одумается, а может кто подберёт, берёзовые дрова хорошо горят. Жарко.

– Себе заберу, - Гостюшка прижала к груди полено.

– Давай, бери, чего сейчас не взять-то. Никакого беспокойства, ни кормить не надо, ни поить. Топай домой, старикова заступница, а тёткам своим передай, что Марфа дождётся синих дорожек и белых воронов, пойдут они к колдунам.

Гостюшка прижала к груди деда Дрёму и заторопилась в свою избу. Девчушка легко перебирала ножками в валеночках.

Дома мать качала на руках берёзовую чурку.

– Стёпушка, сыночек мой ненаглядный, - ласково приговаривала она, - хоть бы голосок твой услышать, в ясные глазки посмотреть, по головушке погладить.

– Мамка, - заревела Гостюшка, - как же я соскучилась по тяте, по братику. И когда мы от беды избавимся?

– Ждать будем исполнения слов колдунов. Ты откуда полено принесла?

– Марфа деда Дрёму выкинула.

– Глупая Марфа, неразумная, - мать качнула головой.
– Стариков жалеть надо, слушать, без их подсказки и за дело незачем браться. Клади деда Дрёму за божницу к тяте нашему.

– Ты что мам? А вдруг перепутаем?

Мать улыбнулась.
– Я ни мужа, ни сына ни с кем не спутаю.