Скитальцы Гора

Норман Джон

Рабские сети, конечно, используются многими работорговцами, и входят в стандартный набор их охотничьего снаряжения. Правда, обычно их используют в сельских районах, во время набегов на небольшие деревни. В городе куда более полезны петли, капюшоны с кляпами и различные снадобья. Однако иногда работорговцы забавляются тем, что захватывают искушенных городских красоток, с помощью орудия, обычно предназначенного для ловли простоватых деревенских девиц.

Я сел в дальний от сцены угол, спиной к стене. Музыканты оказались по левую руку от меня.

— Пага, Господин? — спросила девушка, опускаясь на колени подле низкого стола, за которым я устроился со скрещенными ногами.

Лицо девицы было покрыто слоем макияжа, с яркой помадой, броскими тенями и прочими ухищрениями рабской косметики. Лоб рабыни украшала капелька жемчуга на крошечной золотой цепочке. Из одежды ей оставили только лоскут жёлтого рабского шёлка. Помимо ошейника её горло украшали бусы, а на левой руке был нанесён орнамент в виде змейки. На запястьях девушки красовались несколько браслетов, два из которых, по одному

на каждой руке, были заперты и имели защёлкивающиеся карабины. Если их соединить, то сама она освободиться не сможет. На левой лодыжке позвякивали колокольчики, закреплённые на запертом ножном браслете.

— Да, — кивнул я, решив, что сегодня буду лишь пригубливать напиток.

Девушка встала, кротко опустив голову, и вдруг резко крутнулась на месте, заставив свой рабский шёлка на бёдрах взлететь в водовороте, а колокольчики на ноге весело забренчать. Бросив на меня лукавый взгляд своих подведённых глаз, она поспешила к прилавку за пагой.

Я же украдкой занялся изучением контингента собравшегося в таверне. Но никого из тех, кто следил за мной около нашего лагеря и по дороге сюда, так и не заметил.

Признаться, я думал, что они могли сделать свой ход снаружи, ещё в переулке. Однако они почему-то этого не сделали.

Танец подходил к концу, и рабыня, которая вначале была «поймана в сеть», а теперь бывшая под полным контролем, связанная и взятая на поводок, демонстрировалась «охотниками» почётным гостям заведения. Теперь пленница стояла на коленях в центре сцены, а «охотники» изображали ликование от её подчинения. Под заключительные аккорды мелодии, пленница покорно опустила голову. Зал взорвался оглушительными аплодисментами, мужчины яростно колотили себя по левым плечам ладонями правых рук. Затем раздался резкий, словно выстрел хлопок рабского кнута, и «охотники» стремительно сбросив с себя костюмы и отбросив палки, опустились на колени рядом с пленницей. Затем один из служащих таверны поднял со сцены сеть и набросил её на них на всех. Больше не было «охотников» и их добычи. Теперь они все стали рабынями, попавшими в сеть. Под снова заигравшую музыку, все дружно встали и, как были под сетью, мелкими семенящими шажками торопящейся рабыни, убежали со сцены. Мужчины проводили танцовщиц не менее громкими, чем раньше аплодисментами.

Та же девушка, что принимала мой заказ, подошла ко мне с кубком паги в руках и встала на колени перед столом. Поцеловав кубок, она склонила голову между вытянутыми вперёд руками, предлагая его мне.

— Пага, Господин! — сообщила она.

Приняв кубок из её рук я поставил его на стол.

— Сипа, Господин? — спросила она, предлагая, конечно, себя, причём цена её использования уже была включена в цену напитка.

— Ты можешь идти, — отослал её я.

— Да, Господин, — не скрывая разочарования, вздохнула рабыня.

Конечно, далеко на каждый использует девушку, которая идёт вместе с напитком. Многие мужчины, например, приходят в таверну просто, чтобы выпить, послушать и обсудить новости, встретиться с друзьями, да мало ли для чего ещё. Некоторые вообще приходят сюда ради партии в каиссу. Впрочем, если человек заинтересуется какой-либо определённой девушкой, ему достаточно просто подозвать её к своему столу.

Я присмотрелся к клиентам заведения, сидевшим вокруг сцены. Хотя большинство из них, несомненно, составляли горожане Брундизиума, граждане этого государства, хватало и других, в частности узнаваемы были гребцы с галер, пришвартованных в гавани, до которой отсюда было рукой подать, и солдаты из лагеря, раскинувшегося под стенами. Из солдат главным образом здесь были наёмники, на которых Кос сделал основную ставку, но попадались и те кто, очевидно, был из регулярных полков.

В одной из стен главного зала имелось множество дверей. Несомненно, некоторые из них вели в приватные трапезные кабинеты.

Вот одна из этих дверей открылась, и оттуда выскочила соблазнительная, темноволосая рабыня, одетая в светло-коричневую тунику. Метнувшись к стойке, она схватила с неё сосуд с пагой, а затем осторожно унесла его в другую комнату, закрыв за собой дверь.

Я уже видел эту соблазнительную девка этим вечером. Я как раз возвращался от фургона Эфиальта, а она голая и со скованными за спиной руками, шла у стремени своего владельца, прикованная нему цепью за шею. Причём, мы с ней уже встречались раньше, и я отлично запомнил нашу прошлую встречу. Правда, в тот раз, несколько месяцев назад, она тоже была беспомощно прикована цепью, но не к стремени, а к столу своего владельца. Точнее, тогда, она даже не была рабыней юридической, более того, законность её статуса, к её великому сожалению, учитывая всё то, что с ней было сделано, и во что она превратилась, всячески отрицалась её владельцем. Однако, в этот раз она уже была не просто прирождённой рабыней, осознающей себя таковой и униженно выпрашивающей решения её вопроса и утешения ошейника, но и явной рабыней, полностью и совершенно порабощенной по закону. А ведь когда-то её звали Леди Кара из Венны. Кто-то, подслушав, её пренебрежительные замечания об одном городе, доложил кому следовало. В результате, после изучения сказанного, капитан наёмников из того города, проследил, чтобы она была доставлена голой и в цепях в его распоряжение. Вскоре ей пришлось изучить то, что значило оказаться во власти такого мужчины. В нашу прошлую встречу в его кабинете, я услышал как эта женщина, некогда пренебрежительно отозвавшаяся о его городе, и получившая основательный инструктаж относительно её цепей, сама умоляла о клейме и ошейнике. И что же было сделано с нею? Фактически превратив её в рабыню для удовольствий, какую можно

купить на любом рынке, капитан оставил её в своём городе в качестве простой домашней рабыни, или скорее, несмотря на то, чем она стала, продолжая лишать её ошейника, простой пленной уборщицей, служанкой, простой домохозяйкой удерживаемой насильно. Однако судя по тому, что этим вечером я видел бывшую Леди Кару в положении рабыни показа у стремени её господина и уже с клеймом на бедре, обычной меткой кейджеры, похоже, с тех пор он несколько смягчился и, принял во внимание её жалобные мольбы о неволе. Там были и другие рабыни, следовавшие тонкой колонной за наёмниками по дороге. Эти красавицы служили вьючными рабыням, нёсшими тяжести за своими владельцами. Одну из них, согнувшуюся под тяжёлым грузом, возможно, несколько более тяжёлым, чем у других, я узнал. Когда-то она была Люсилиной, любимой рабыней Мирона Полемаркоса с Темоса, кузена Луриуса из Джада, Убара Коса, и командующего южным крылом косианских сил. В действительности, прежде она была не только высокой рабыней и любимой невольницей Полемаркоса, но и его наперсницей. Таким образом, она была посвящена во многие тайны. Благодаря своей хитрости и его слабости, ей удалось заполучить большое влияние на него. В результате, эта Люсилина, оставаясь всего лишь рабыней, стала пользоваться такой властью в свите командующего, что даже свободные мужчины позорились, добиваясь её расположения. В её силах было повлиять на поддержку или гнев Полемаркоса, на продвижение и пренебрежение, на поощрение и позор. Но, обманутая и захваченная, она была тайно вывезена из косианского лагеря, в соседний город, оказавшись там в обычных цепях как обычная рабыня. После соответствующего её статусу допроса, она была освобождена от всей ценной и имеющей отношение к делу военной и политической информации. После допроса у неё осталась только её ценность, как женщины. Насколько я знаю, она была передана, как любая другая военная добыча, одному из самых последних солдат капитана, грубому и неотёсанному товарищу самого низкого разряда, которому должна была служить в абсолютной и бескомпромиссной неволе, как одна из самых низких и самых простых гореанских рабынь. Наконец, я слышал, что тогда её назвали Лючита. Трудно сказать, сохранилась ли за ней эта кличка, или ей уже дали новую. Точно так же я не знал, как могли бы сейчас звать прежнюю Леди Кару из Венны. Не исключено, что «Кара», вполне подходящее имя, на мой взгляд, для рабской клички. Однако знать этого наверняка я не мог, в конце концов, рабыню можно называть как угодно. Город, о котором прежняя Леди Кара столь неосмотрительно отозвалась пренебрежительно, прежде, чем оказаться под опекой капитана наёмников, конечно, назывался Тарнбург. А город, в который доставили прежнюю Люсилину, прежнюю любимую рабыню Мирона Полемаркоса — Торкадино, в тот момент, удерживаемый всё тем же самым капитаном наёмников, Дитрихом из Тарнбурга, конечно.

А этим вечером я видел колонну наёмников, всего примерно в сотню копий, с десятком рабынь, в основном используемых в качестве вьючных животных, приближающуюся к Брундизиуму. Командир этого отряда наёмников, и некоторые из них самих, ехавшие верхом на тарларионах, носили шарфы, защищавшие от ветра и пыли, похожие на те, которые используют в Тахари во время пыльных бурь. Впрочем, они неплохо служили и для того, чтобы скрыть черты их лиц. Я бы и не придал никакого значения этой колонне наёмников, которых в округе развелось многие сотни, если бы не узнал рабыню у стремени их командира, а немного позже и ещё одну хорошенькую вьючную невольницу. Отступив вместе с другими с их дороги, я дождался пока они не прошли мимо. Я сомневался, что их командир или кто-либо ещё из них мог меня узнать. Конечно, я сразу же навел справки в Брундизиуме, чтобы установить местонахождение этих солдат. Прежде всего, я выяснил, в какой район города они вошли, затем, какие постоялые дворы, гостиницы и таверны они могли бы предпочесть. Это оказалось не трудной задачей, благодаря тому, что большинство собравшихся здесь наёмников было размещено не в самом городе, а в косианском лагере под его стенами. Соответственно, они стали бы заходить в город не целыми отрядами, а скорее как простые люди, поодиночке или небольшими группами.

— Господин, мы представляем Вам женщину, — объявила одна из пары рабынь, действительно подведя к моему столу женщину.

Затем обе рабыни убрали свои руки с рук приведённой женщины, и почтительно опустились на колени, по обе стороны от неё, оставшейся стоять. Кивком головы я дал понять девушкам, что они могут быть свободны, и они мгновенно исчезли. Жестом я указал женщине, что она может встать на колени, что она сразу и сделала, с тихим чувственным перезвоном колокольчиков.

— Ты носишь колокольчики, — заметил я.

— Да! — прошептала женщина.

— Ты видела себя? — поинтересовался я. — Они дали тебе посмотреться на себя в зеркало?

— Да! — кивнула она.

Сейчас её можно было бы принять за пага-рабыню. На лицо рабской косметикой был нанесён вызывающий макияж. На лбу, свисая с золотой цепочки, матово поблёскивала жемчужная горошина. На её шее, конечно, не было ошейника, зато имелось несколько ожерелий, некоторые из которых свисали чуть ли не до живота. Вокруг её левого плеча обвилась позолоченная змейка. Тело женщины, едва прикрытое, было одето, если так можно выразиться, в лоскут прозрачного рабского шёлка открывавшего для всеобщего обозрения её бока. Такое одеяние словно умоляет находящихся вокруг мужчин, сдёрнуть его, или откинуть в сторону. Это была настоящая рабская одежда, насмешка над скромностью порабощённой женщины. Её бёдра были полностью обнажены, так что нетрудно было заметить, что никакого клейма там не было. Каким абсурдом, каким несоответствием это выглядело! Её бедро, казалось, кричало о клейме.