Сколько ты стоишь?
Шрифт:
— А неприязнь? Отвращение ко мне?
— Нет. Давно не было. Страх, паника и какое-то напряжение — да, но отвращения нет.
Илья задумчиво крутил руль, подъезжая к Вариному подъезду.
— Я думаю, оно появится, если я сделаю что-то слишком агрессивно.
— А ты… можешь? — спросила она с опаской, и Берестов усмехнулся. Припарковался, остановил машину, повернулся к Варе и только тогда ответил, глядя прямо на неё:
— Ты же должна понимать, что я хочу тебя. Пожалуйста, только не пугайся.
Но Варя не испугалась. Её бросило в жар, и
— Хочешь… — пробормотала девушка, сжимая руки в кулаки. Вспышка острого страха в теле — но он почти тут же угас.
— Не пугайся, — повторил Берестов так же спокойно, тихо и очень мягко. — Я не наброшусь и не обижу. Ты ведь знаешь. Но да — Варя, ты мне очень нравишься. И да, я тебя хочу.
Она закрыла лицо ладонями и прошептала:
— Я не знаю, что сказать.
— Не нужно ничего говорить. Я всё понимаю. Давай руку… если ты, конечно, не передумала насчёт прикосновений.
— Не передумала…
И опять она сидела с закрытыми глазами, а Илья массировал ей ладонь. И не только, на этот раз поднялся выше, дошёл до предплечья, и это место оказалось настолько чувствительным, что Варя просто растеклась по сиденью.
А потом Берестов поцеловал сгиб локтя… и Варю затопило жаром.
— Нравится? — прошептал Илья, не отрывая губ от её кожи, и к жару добавились мурашки.
— Да…
Его губы будто бы танцевали в этом месте, где оказалась столь нежная и чувствительная кожа, и скользили чуть выше… опаляли поцелуями предплечье… и выше… поднимали рукав футболки и ласково целовали плечо…
И грудь опять ныла, требуя прикосновений, и между ног вдруг стало больно и чуть влажно, будто бы она готовилась принять Илью…
Но Варю очень пугала эта мысль. Поэтому, когда Берестов отстранился и сказал «всё, достаточно» — она, несмотря на своё состояние, вздохнула с облегчением.
— До завтра, Варя, — он понимающе улыбнулся, услышав этот вздох, и напоследок легко поцеловал кончики пальцев девушки.
— До завтра…
Вечером, когда Варя пила чай на кухне, к ней вместо Дятла вдруг пришла Ирина. Порылась в шкафу, достала оттуда упаковку «коровок», плюхнула их на стол и села на соседний табурет.
— Ну, рассказывай, — заявила мачеха, заглядывая внутрь одной из кружек. Нашла чистую, положила туда чайный пакетик и вновь встала с табуретки — на этот раз за кипятком.
— Что рассказывать? — спросила Варя с удивлением и потянулась за «коровкой». Она любила эти конфеты.
— Варь, я же не слепая, — укоризненно протянула Ирина, удивив этим падчерицу ещё больше.
— Э-э-э… А где связь? «Ну, рассказывай» и «Я же не слепая» — какие-то абсолютно разные высказывания…
— Угу, — Ирина налила себе воды в чашку, подёргала пакетиком, потом добавила холодной воды, сразу же отхлебнула и, блаженно зажмурившись, продолжила: — Ты сама не своя которую неделю. Поначалу я молчала, думала, взрослая, сама разберёшься. Но неделя тянется за неделей… а твой английский сплин, то есть русская хандра, продолжается.
— Почему? — спросила Варя обречённо. Кажется, её решили допросить с пристрастием…
— А ты суп пересолила! — ответила мачеха и тоже потянулась за конфетой.
— Ирин, ты же на диете…
— Я всегда на диете, — отмахнулась женщина. — Это не причина не есть конфеты. Так вот. Ты — и вдруг что-то там пересолила! Это же нонсенс!
— Да ладно. С кем не бывает…
— С тобой не бывает. Ты у нас готовишь идеально, и не спорь, я лучше знаю.
Варя скептически фыркнула.
— Ну допустим.
— Так рассказывай, — Ирина сунула «коровку» в рот и глотнула чаю. — Что с тобой происходит. Нельзя всё время молчать, как ты, Варь.
— Может, и нельзя. Но не получается у меня иначе.
Мачеха вздохнула, посмотрела на неё исподлобья.
— Тогда давай, я тебе кое-что расскажу. Не рассказывала ведь никогда… Вдруг поможет.
— Вряд ли.
— А вдруг? Ты послушай свою старую мачеху, не такая уж она и дура.
— И не такая уж и старая…
— Ну стареющая, — Ирина усмехнулась. — Через пять лет полтинник исполнится — это немало.
— Однако ты не старая дева, — поддела её Варя.
— Дятел донёс? — фыркнула женщина. — Так я и знала. Ляпнула сдуру, а он тут как тут со своими вопросами… Ну прости, сгоряча и не подумавши…
— Да я и не обижаюсь. На правду не обижаются.
Взгляд Ирины вдруг стал очень серьёзным. Варя знала этот взгляд — мачеха смотрела так на Кешу, когда он делал что-то совсем глупое или недозволенное.
— Слушай. Помнишь, сколько мне было лет, когда мы с тобой познакомились?
— Э-э-э…
— Тридцать шесть. А я влюбилась в твоего отца, как девчонка. Серьёзно, у меня крышу срывало даже не представляешь как… А он вдруг заявил, что у него взрослая дочь, которая ему дороже любых баб, и если я тебе не понравлюсь, то и нафиг отношения.
Варя изумлённо открыла рот. Ничего этого она не знала и даже не догадывалась…
— И когда мы познакомились… Варь, серьёзно — я тебя почти ненавидела. Нет, конечно, не тебя лично, а просто сам факт того, что ты можешь сказать «Она мне не нравится» — и Ваня плюнет на наши чувства.
— Я бы не стала так говорить, — возмутилась Варя, и Ирина улыбнулась.
— Теперь-то я знаю. Не обижайся, я рассказываю, как было. А зачем — сейчас поймёшь.
Я замечала, что не нравлюсь тебе, но отца против меня ты не настраивала, и постепенно я смирилась с твоим наличием, тем более, что ты тогда вроде как замуж собиралась… А потом случилась та история с выкидышем, и твой папа попросил меня навестить тебя.
— Зачем? — удивилась Варя.
— Ты же знаешь его, у него какая-то своя логика. Не женская и не мужская — своя. Он сказал: «Ей сейчас нужна женщина» — и всё, клещами больше ни слова нельзя было из него вытянуть. Но я обещала навестить — и навестила.