Скопец, сын Неба
Шрифт:
– Я видел чудный сон, - рассказывает он, - синее-синее озеро, гладкое-гладкое, и мы идем по нему, а вода нас не поглощает, словно твердь. А потом что-то еще, но я никак не могу вспомнить. Так интересно, будто во сне у тебя есть еще одна жизнь, и ты живешь две жизни: одну - днем, а другую - ночью, во сне. Ты любишь сны, учитель?
– Нет, не люблю.
– Почему? Они у тебя дурные? Мне тоже иногда снятся кошмары, всякие чудовища с рогами. Тебе они тоже снятся?
– Я не люблю сны за то, что они возвращают меня ко мне прежнему.
–
– Всем ли ты доволен в себе, Иоанн?
– О нет! - восклицает юноша. - Мне многое в себе не нравится. Иногда я даже желал бы родиться другим человеком. Хотя я не представляю как это возможно. Ведь другой человек это уже не я. Но я хотел бы измениться. Стать менее чувствительным … менее суматошным … Многое во мне не так, - печально заключает он.
Этот юношеским артистизм, стремящийся быть тем, чего он него ждут, как податливая глина, принимающая правильные формы под рукой ваятеля, вызывает у Иуды холодную усмешку. Он не верит этому мальчишке ни на грош.
Иоанн ловит эту усмешку и сердито смотрит на калеку.
– Мы строим себя как дом, - объясняет в это время Иисус. - Поднимаем стены, ставим кровлю, меняем двери и окна. Как плотник, я знаю в этом толк, - иронизирует он на мгновение. - Так вот. Сны возвращают меня в старый дом, в котором я давно не живу, и не хочу возвращаться в него. В нем слишком много человеческого. Ложь, страх, похоть, жадность, зависть - все, что свойственно человеку от природы. Этот дом я долго ломал. Его нет в моей жизни. Но он возвращается ко мне во снах. Сны меня делают тем, кем я уже не являюсь, от чего освободился. Я был юн и стал стар. И мне не нужна моя юность. Вот почему я не люблю сны: в них много человеческого.
– Понимаю, - взволновано отзывается Иоанн и косится на Иуду: не смеется ли тот опять.
Но Иуда, погруженный в свои думы, уже не замечает его и высказывается сам:
– Тяжело возвращаться в свой дом, где ничего не осталось.
– Ты бы хотел все вернуть? - спрашивает Иисус.
– Нет, - серьезно отвечает калека. - Мне тоже не нужна моя юность. Что было, то было. Пусть все остается как есть.
И они переглядываются, словно говорят о чем-то, что известно только им обоим. Их связывает прошлое, в котором Иоанну нет места. Он желал бы это узнать, чтобы понять, почему они вместе, ибо кажутся ему совершенно несовместимыми. Что заставляет мрачного Иуду ходить с Иисусом, которого он никогда не называет учителем? Почему они вместе? Зачем просветленному, как небо в солнечный день, Иисусу темный, будто омут, Иуда?
Их завтрак закончен. Они собираются в дорогу. Иуда заботливо кутает свою искалеченную ногу в пуховой платок, сев спиной к ним. Похоже, этот человек не любит показывать другим свое уродство.
Иоанн тянет шею, пытаясь заглянуть за плечо ему.
– Что тебе?- раздается голос, и юноша смущенно отстраняется.
– Ничего, - бормочет Иоанн.
Спиной он, что ли, видит?
– Наверное, ваша нога вас сильно беспокоит? - Иоанн хочет быть вежливым.
– Я
– Давно у вас это?
– Давно, - холодно отвечает Иуда, но юноша продолжает:
– Если вы пострадали за правое дело, Господь вас наградит.
- Я не фарисей, как твой отец, и не верю в воскресение. За гробом только пустота.
- Так ли, учитель?
Иисус невозмутимо отвечает:
– За гробом Царство Небесное.
– Я так и сказал, - невозмутимо подтверждает Иуда.
Иоанн недоумевающе переводит взгляд с одного на другого.
– В Царстве Небесном только Святой Дух,- поясняет Иисус.
– И ничего больше?
– А ты, наверное, - усмешливо говорит Иуда, - представляешь его как город, населенный людьми и животными? С такими же дырявыми сараями и кучами навоза?
– Я не такой глупый.
– Тогда вообрази пустоту, только пустоту и ничего более.
– Так ли, учитель? - опять переспрашивает юноша.
– Так, но только без мрачности Иуды. Это царство света, а не царство тьмы. В Азии я встречал людей, которые называли себя знающими - гностиками по-гречески. Они утверждают, что души после смерти обитают на звездах.
Иоанн фыркает.
– Это не столь смешно, когда пробуешь их понять. Гностики исходят из того убеждения, что смерть - не черная дыра, как думает наш Иуда, но царство света. Звезды, говорят они, это скопление светоносных душ. Когда душа покидает тело, она воспаряет вверх и присоединяется к тем душам, к которым чувствует наибольшую склонность, симпатию по-гречески.
– Ты веришь в это?
– Верить, мой мальчик, можно во что угодно. Я предпочитаю знать, но то, что знаю я, имеет значение только для меня, к сожалению. Для тебя же имеет значение только то, что знаешь ты.
– Учитель, для меня имеет значение все, что знаешь ты. Расскажи еще. Эти гностики правильно говорят?
– Нет, Иоанн. Они поверхностны. Царство Небесное тоньше звезд, тоньше их света.
В это время, закончив перевязку ноги, Иуда поднимается и спрашивает:
– Ты собираешься просвещать его в сарае?
– Почему бы и нет?
– Быть может, выйдем на дорогу? Там хоть не воняет.
– Пожалуй, - соглашается Иисус. - Пойдем, Иоанн. Дорога нас ждет.
Во дворе их встречает старик, ставший вдруг словоохотливым, и провожает до ворот.
– Уж, не в Тибериаду ли вы идете? Ныне многие туда идут. Вот и мои сыны с невестками подались в царский город. Времена теперь не лучшие. Поголовная подать, земельный оброк, налог с жилья, ремесленный сбор, товарная пошлина, пожертвование на Храм, а теперь еще плати за царский город. Тяжело жить. Вот и подались мои дети на заработки. Там сейчас всех принимают, были бы руки. Так вы не в Тибериаду? А то бы передали от меня сынам весточку, что, мол, у стариков все хорошо.
– Что же ты, человек?
– не выдерживает Иуда. - У тебя пустой дом, а ты заставляешь нас ночевать в грязном сарае! Так-то тебя учили принимать соплеменников?