Скопец, сын Неба

Юрченко Сергей

Матфей вспоминает вчерашнюю сцену, в которой на него дохнула смерть, и он мигом забыл всю свою философию.

Они сидели у ворот таможни на камне, он и Иуда. Матфей давно уже перестал гадать, о чем думает его молчаливый гость. Иуда не поддерживал обычные для людей диалоги, он принимал чужие монологи, если не считал их пустыми и никчемными. В противном случае он просто переставал слушать человека. Столкнувшись пару раз с таким невниманием, Матфей перестал вести разговоры ради вежливости. Так они теперь часто молчали на двоих. Если возникала

необходимость что-то сказать, они говорили, и мытарь научился ценить такое немногословие.

Они сидели у ворот таможни и грелись на январском солнце, когда Матфей увидел движущуюся от Галилейских гор со стороны Хоразина кавалькаду всадников и поначалу принял ее за очередной караван. Когда они подъехали ближе, он понял, что это не купцы, а группа всадников в белых повязках маккавеев, и узнал в них одну из банд галилейских зелотов. Их называли сикариями - кинжальщиками. Такие банды гоняли по всей Галилее под носом у римлян и наводили страх на обывателей. То тут, то там они кого-нибудь убивали, устраивая показательные казни для тех, кто сотрудничает с захватчиками. Матфею тут же захотелось убраться с их пути, как он всегда это делал при виде таких отрядов. Но Иуда, тоже заметивший их, и не думал двигаться. Его спокойный, уверенный вид устыдил мытаря, и он продолжал сидеть, чувствуя, как холодеет его спина.

Кавалькада уже скакала совсем рядом, надвигаясь прямо на них. Оскаленные морды лошадей в удилах, оскаленные лица разгоряченных молодцов, черные развевающиеся плащи, под которыми видны кинжалы и сабли, - их вид устрашал. Эти оскаленные кони - люди, пьяные от взятой на себя власти убить любого на их пути, именно на такой эффект и рассчитывали. Матфей молил Бога пронести их мимо таможни. Но тут первый всадник резко осадил коня, и за ним чуть дальше остановились все остальные. Матфей приготовился к смерти, т.е. задрожал от страха. Всадник приблизился к ним. Дорогая сбруя на его коне, как и кинжал за поясом, были украшены серебром.

– Друг Иуда! Вот ты где!
– усмешливо произнес он.
– Давно не виделись.

– Давно, - холодно согласился Иуда.

– У тебя проблемы с таможней?
– всадник взглянул на мытаря как на вредное насекомое, которое он готов сейчас же растоптать своим конем.

– Я здесь живу.

– Ты живешь в доме мытаря?

– Я жил во многих домах, бар-Аббас. Большинство из них тебе бы не понравилось.

Теперь Матфей вспомнил его. Это был тот самый спутник Иуды, который чуть не зарезал Матфея пару лет назад.

– А где твой друг - миротворец?
– продолжал всадник.
– Или его уже убили за его длинный язык?

– Если хочешь поговорить, сойди с коня, - не отвечая на вопрос, произнес Иуда.

– Поговорить? Ты ведь больше не с нами, старый друг, - нехорошо улыбался бар-Аббас.
– Так о чем нам говорить?

Все это время Матфей мучился страхом - и мучился вдвойне, сознавая всю унизительность своего животного страха перед этим самодовольным,

невежественным убийцей, но не мог совладать с собою. Он видел перед собой смерть, и ее лик был невыносим.

– Не буду вам мешать, - пробормотал он, собираясь уйти с глаз этого палача и стряхнуть с себя сковавший его страх.

– Сиди, - раздался властный голос.

Матфей застыл на месте и растерянно взглянул на всадника. Но тот только ухмылялся и молчал.

– Сиди, - повторил Иуда.
– Ты ведь слышал, нам не о чем говорить. Бар-Аббас уже уезжает.

Всадник усмешливо оскалился.

– Прощай, старый друг. Не скажу, что был рад тебя видеть, - он резко рванул коня за узду, развернул его и пустил с места в галоп, хлопнув плетью.

Вся банда с гиканьем понеслась прочь от таможни по караванному тракту к Магдале. Иуда брезгливо отвернулся от камешков и комков земли, полетевших в их сторону. Сковывающий страх отпустил мытаря, и ему стало стыдно. Чтобы как-то сгладить свое малодушие, он пробормотал:

– Какое подходящее у него прозвище: бар-Аббас - сын ярости. Наверное, так прозвали его зелоты?

– Не знаю. Когда мы впервые встретились, он назвался именно так: Иисус бар-Аббас. Думаю, это прозвище дали ему его галилейские головорезы.

Мытарь уважительно посмотрел на Иуду, которого банда и ее главарь ничуть не испугали, и очень вежливо спросил:

– У вас была партийная кличка?

– Нет. Иногда меня называли по прозвищу моего отца. Сикариот.

– Сикариот? Человек - кинжал?

– Человек с оружием. Соратник.

– А почему его так называли?

Собеседник Матфея на мгновение задумался, словно решая, говорить ему или нет, и произнес:

– Это было давно. Я уже не помню.

Матфей не стал настаивать. Вместо этого он решил спросить о том, что давно хотел узнать.

– Скажите. Почему вы тогда, пару лет назад, не дали бар-Аббасу убить меня? Ведь вам не жалко было какого-то мытаря?

– Не жалко.

– Тогда - почему?

– Я не люблю вида крови.

– Понимаю. Я встречал людей, которые боятся вида крови.

– Я не сказал: боюсь. Я сказал: не люблю.

– А почему бар-Аббас вас послушался?

– Я был казначеем партии. Я давал деньги, оружие таким, как он.

– И вас отпустили?

– Разве я был в рабстве?
– стал сердиться Иуда.
– Я решил уйти и сказал им об этом.

– Я думал, из этой партии нельзя уйти.

– Не все зелоты такие, как бар-Аббас. Он всего лишь боевик, который вообразил себя самым важным. Носится со своей бандой по Галилее и думает так изгнать римлян. Такие долго не живут. Рано или поздно римляне его схватят и казнят, если не убьют еще раньше свои бандиты. Армию может изгнать только армия. Такой армии нужны деньги, много денег.

– Почему же вы ушли? Разочаровались в зелотах?

– Я разочаровался в мести, - сухо заключил Иуда, давая понять, что разговор окончен.