Скопин-Шуйский. Похищение престола
Шрифт:
— Не люблю сырое.
— Ну гляди, а мы вот с Захаром ничего. Как думаешь, Прокопий, встретит нас царь топором аль жалованьем?
— Да вроде должен хорошо, повинную-то голову, сказывают, меч не сечет.
— Вот мы и решили с Захаром поехать, а ты пока…
— Э-э, нет, Григорий Федорович, Захара я не пущу. Сам поеду. Захар молод, горяч. Наломает дров.
— А когда я ломал дрова-то, — разобиделся Захар на брата. — Когда?
— А при Борисе Годунове кому задницу плетьми отходили? Мне, что ли?
— Так когда это было-то.
— Нет,
— Может, сразу с дружиной идти?
— Нет, нет, Захар. Могут худое подумать, встретят, как тех на Пахре. Мы повинимся, простит, тогда и воротимся за дружиной.
— А если не простит?
— Простит. Куда денется. У него сейчас войска кот наплакал. А рязанцы издревле были добрыми воинами.
В Москву Сунбулов и Ляпунов въехали без особых хлопот: «К государю по важному делу». Однако во Фроловских воротах стража задержала: «Званы ли?»
— Да вы что? — возмутился Сунбулов. — Я воевода рязанский. — Стражник молодой, зубастый оказался:
— Рязанцев не к государю, а в застенок надо, к Басалаю.
— Ты что мелешь? — возмутился Ляпунов. — Мы государя выручать, а вы?
— В чем дело? — спросил подъезжавший всадник.
— Да вот, князь, рязанцы явились незваными.
— Рязанцы? — удивленно обернулся верховой и тут же представился: — Я Скопин-Шуйский, чем могу помочь?
— Мы к государю с повинной, князь, а эти… а им плевать на нас. Я воевода Сунбулов, а это дворянин Ляпунов — моя правая рука.
— Ну что ж, пропустите их, — сказал Скопин.
— А оружие? Пусть оставят сабли.
— Но сабли мы должны положить перед государем, — сказал Ляпунов. — Не перед стражей.
— Это верно, — улыбнулся Скопин. — Примите у них коней, а сабли оставьте.
— Но, Михаил Васильевич…
— Исполняйте, — сказал твердо князь. — Не оскорбляйте наших гостей недоверием. Я сам провожу их к государю.
Скопин-Шуйский и своего коня оставил у ворот, привязав к коновязи.
— Идемте, господа.
Идя за Скопиным, Сунбулов спросил осторожно:
— Как вы думаете, князь, государь на нас сердце держит?
— Не знаю, — улыбнулся Скопин. — Но я помогу вам.
— Каким образом?
— Поручусь за вас. Надеюсь, не подведете?
— Что вы, Михаил Васильевич. Как можно?
Они прошли пять дверей дворца, перед каждой стояли два стрельца с алебардами. Наконец Скопин перед шестой дверью молвил:
— Обождите здесь, я замолвлю словцо.
Он скрылся за дверью и, вскоре распахнув их, пригласил:
— Входите, — и подмигнул ободряюще.
Увидев в глубине комнаты царя, рязанцы, сделав несколько шагов в его сторону, пали на колени, ударились лбами в пол:
— Всемилостивейший государь, прости рабов своих, нечаянно согрешивших пред тобой. Вот сабли наши, вот выи — вели казнить иль миловать.
С тем они сняли сабли, положили пред собой, подвинув их в сторону царя.
— Встаньте,
Рязанцы поднялись.
— Как у нас говорится, повинную голову меч не сечет. Я волею своей отпускаю вам вины ваши. Как далее жить думаете?
— Позволь, всемилостивейший государь, послужить тебе, как было это заповедано нашими пращурами от века.
— Позволяю, дети. Возьмите ваши сабли, целуйте крест не преступать в грядущем через ваше слово.
После крестоцелования царь спросил:
— Что мыслит злодей далее творить?
— Хотел Москву брать до зимы, но после конфузии на Пахре решил укреплять Коломенское и зимовать в нем.
— Ишь ты, — покачал головой Шуйский. — Такой зимовщик нам под боком совсем ни к чему. А, Миша? — взглянул на племянника.
— Я согласен с вами, Василий Иванович, он станет мешать подвозу продуктов в Москву.
— Вот то-то, вздует цены на торжище, взбаламутит черных людей.
— Он уж и так натравливает в своих прелестных листках их на господ, — сказал Сунбулов.
— Читал я их. Знаю. А что ж новый Лжедмитрий? Каков он?
— Мы его не видели, государь.
— Как так?
— А так.
— Но злодей-то его именем все творит.
— Болотников говорит, что-де он есть где-то в Польше, что вот-вот явится. А его все нет, мы уж решили, что он придумал его.
— Для чего?
— Чтоб людей собрать его именем. К нему-то, бывшему холопу, кто бы пристал.
— Эх, — вздохнул Шуйский, — видно, опять король за старое принялся. Никак ему наш Смоленск покоя не дает, вот и заводит смуту, чтоб оттягать.
— Куда прикажешь, государь, вести нашу дружину? — спросил Сунбулов.
— Я пленных поляков по ближним городам развел, уж больно накладно кормить их в Москве. Занимайте их квартиры. Миша, ты покажешь.
— Хорошо, Василий Иванович.
Отпустив рязанцев, Шуйский спросил племянника:
— Как ты думаешь, Миша, не троянского коня [39] мы в Москву впускаем?
— Что вы, дядя Вася. Они ж русские — не поляки. На кресте клялись.
— Владимирцы, псковичи, вяземцы тоже русские, а присягнули этому самозванцу, которого, оказывается, и нет. И что делать, ума не приложу.
— Наперво надо бить этого Болотникова, он ныне главная опасность.
— Придется, Миша, это тебе делать. Ты у нас первую победу над злодеем учинил.
— Там не столь великий отряд был. Главные-то силы у него в Коломенском.
39
По греческому преданию, огромный деревянный конь, в котором спрятались ахейские воины, осаждавшие Трою. Троянцы, не подозревая хитрости, ввезли его в Трою. Ночью ахейцы вышли из коня и впустили в город остальное войско. Выражение «Троянский конь» стало нарицательным (дар врагу с целью его погубить).