Скопин-Шуйский. Похищение престола

Мосияш Сергей Павлович

— Может, стоит окружить Коломенское, — посоветовал Ляпунов.

— Тогда мы слишком растянем армию. Они могут в любом месте прорваться. А ну-ка на Москву захотят. Окруженные будут драться отчаяннее, злее. А так я им даю возможность на полудень бежать. Надо, чтоб они ушли от Москвы.

Трое суток без перерыва грохотали пушки, не давая осажденным покоя и передышки. Одно ядро угодило в избу, где находился сам Болотников, и оторвавшейся щепкой поранило ему лицо. Ермолай, перевязывая воеводу, ворчал:

— Уходить надо, пока нас всех не перехлопали.

Много изб

горело. Кричали раненые, увечные. По улицам носились оторвавшиеся от коновязей, обезумевшие от страха кони. Некоторые, перескакивая через ограждения и рогатки, уносились вихрем в заснеженное поле.

Заруцкий, явившись к Болотникову, сказал:

— Кони дюже полохаются, Иван Исаевич, ничем не удержишь. Уходить надо.

— Куда?

— Хошь бы на Калугу. Я посылал разведку, там чисто, нема москалей.

— Лучше б ты, Мартыныч, пустил своих конников на москалей.

— Эге, Иван, думаешь, не пробовал.

— Ну и что?

— Они кажуть: нема дурних на пушки с копьем. Уходить надо, Иван, пока на полудне чисто. Окружат, взвоем.

— Хорошо, стемнеет, тронемся. Днем они не отцепятся.

И когда с наступлением дня Скопину-Шуйскому доложили:

— Воры бежали из Коломенского.

— Все конные отряды и дружины вдогон, — приказал Скопин. — Оружных уничтожать, бросивших оружие пленить.

Победители вступали через Серпуховские ворота в Москву, весело играли трубы, трезвонили внеурочно церковные колокола. Москва, измученная голодом и дороговизной, хоть и радовалась победе, но не вся. Среди черни ползло и разочарование: «Не пустили Дмитрия Ивановича к его наследству. Ну ничего, отольются кошке мышкины слезки». Князь Скопин-Шуйский под звон колоколов въехал в Кремль, у дворца слез с коня, быстро взбежал по ступеням, в прихожей сбросил шубу, шапку, снял саблю. И, перекрестившись, вступил в тронный зал. На троне сидел сияющий Василий Иванович. Приблизившись к трону, князь поклонился, молвил взволнованно:

— Ваше величество, вор разбит и бежал на полудень. Взято в полон около трех тысяч человек.

Шуйский не выдержал, сошел с трона, обнял племянника, не скрывая слез, замолвил ласково:

— Мишенька, спасибо тебе, хошь ты порадовал старика.

Бояре, сидевшие по лавкам, тоже радовались, любуясь молодым победителем:

— Славен, славен князь Михаил, ничего не скажешь.

— Подобен пращуру своему князю Невскому.

— Тот тоже в таких годах шведов поразил.

— Ах, кабы еще пленить злодея да на плаху.

— Погодь, придет срок, скоко веревочке ни виться, а конец грядет.

На следующий день явился к царю глава разбойного приказа.

— Государь, куда девать полон-то? Все тюрьмы забиты под завязку.

Шуйский, не долго думая, приказал:

— Всех пригнанных с-под Коломны сажать в воду.

В сотню пешней [45] ударили на Москве-реке ледорубщики, готовя большие проруби для «сажанья в воду» пленных. Заволновалась чернь:

«Это что ж деется? Разве можно так? Татарва такого не делала».

45

Пешня —

железный лом, в который вставляется деревянная рукоять; используется для колки льда, ломки камня.

Во дворец примчался Скопин-Шуйский, ворвался к царю:

— Василий Иванович, зачем велишь пленных казнить?

— Миша, тюрем не хватает на них. Не отпускать же. Отпустишь — опять у вора окажутся.

— Но народ волнуется, осудят нас. И потом, кто ж будет в будущем в полон сдаваться.

— Миша, ты молодой еще, не понимаешь, как с чернью надо обращаться. С ними чем жесточе, тем они покорней.

— Но я прошу, дядя Василий…

— Нет, нет, — начал сердиться Шуйский. — Надо было до указа просить, а сейчас нет.

— Но откуда мне было знать?

— Все, все, князь, — нахмурился царь. — Ступай, занимайся своим делом. А у меня — царя забот поболе твоего будет. Ступай, не серди мое сердце.

8. Управа на Вора

В Серпухове Болотников в сопровождении казачьих атаманов Федора Нагибы и Ивана Заруцкого явился в старостат и спросил:

— А сможет ли Серпухов до весны прокормить нашу армию?

— Что ты, милай, — отвечал градской голова. — Москва у нас все повыгребла. Уж сами кошек да ворон едим.

Приведя в относительный порядок расстроенную армию, Болотников направился в Калугу. Атаман Нагиба ворчал:

— Они все хитрецы, эти градские головы, не надо их спрашивать, надо по амбарам и сусекам шукать.

— С главами ссориться не след, Федор. Это все равно что со свечкой на бочку с порохом садиться, — отвечал Болотников.

Появившись в Калуге и получив согласие главы градского кормить армию государя Дмитрия Ивановича, Болотников сразу приступил к укреплению стен города, к установке пушек на башнях и даже на колокольнях. Казаки атамана Нагибы реяли в окрестностях, — дозирая противника, а заодно пограбливая ближние села.

Поздним зимним вечером Шуйский пожаловал к брату Дмитрию в царской каптане в сопровождении полусотни конных стрельцов.

— Во-о-о, — обрадовался Дмитрий Иванович, — наконец-то дорогу нашел к родне. А то как воцарился, к нам ни ногой.

— Дела, Митя, — отвечал Шуйский, сбрасывая шубу и шапку на руки подоспевшему слуге. — Голова кругом идет.

— Но теперь вора отбили, должно полегче стать.

— Кабы так. А то одну беду избудешь, глядь, друга в очи катит. Катерина-то Григорьевна дома?

— Дома. Куда ей деться.

— У меня к ней дело невеликое.

— И тут по делу, — разобиделся Дмитрий Иванович. — Даже к родне, да еще к бабе.

— Ладно, Митя, не серчай, вели позвать ее. Хотя нет, давай, я сам к ней пройду. Дело весьма важное и не для посторонних ушей.

— Что, и мне нельзя, че ли?

— Тебе, Митя, Катерина сама посля скажет, а сейчас покарауль, чтоб никто у ейных дверей не ошивался.

— Ладно, присмотрю.

Войдя в светлицу княгини, царь распорядился: