Скорбь Сатаны. Вендетта, или История всеми забытого
Шрифт:
– Вы ею были, ею и остались! – вдруг вставил Лючио.
Она улыбнулась, и ее глаза заблестели, затем она спокойно продолжала:
– Я любила Уиллоусмир и продолжаю любить его. Я часто видела в поле, на другом, не принадлежащем имению берегу реки, маленькую девочку с длинными светлыми волосами и нежным лицом. Я хотела познакомиться с ней и поговорить, но моя гувернантка никогда не позволяла мне, говоря, что она была «ниже» меня. – Губы леди Сибиллы презрительно сжались при этом воспоминании. – Между тем она была хорошего рода: она осталась сиротой после смерти своего отца, известного ученого и джентльмена, и ее удочерил доктор, находившийся у смертного одра ее матери,
Как только это имя было произнесено, мы все вдруг замолчали, как будто раздался колокольный звон, обычно сопровождающий молитву «Ангел Господень», и Лючио, взглянув на меня особенно пристально, спросил:
– Вы никогда не слыхали о Мэвис Клер, Темпест?
Я подумал секунду, прежде чем ответить. Да, я слышал смутно и давно это имя в связи с литературой, но не мог припомнить, когда и как, потому что никогда не обращал внимания на имена женщин, вступающих в союз с искусством, и, как большинство мужчин, считал, что все, что бы они ни делали, будь то в живописи или в музыке, так незначительно, что даже не заслуживает критики. Женщины, по моему мнению, были созданы для развлечения мужчин, а не для их просвещения.
– Мэвис Клер – гений, – сказала леди Сибилла. – Если мистер Темпест не слышал о ней, то, без сомнения, услышит. Я часто сожалею, что мне не удалось познакомиться с ней в те былые дни в Уиллоусмире. Я часто вспоминаю глупые слова моей гувернантки. «Ниже меня!» Разумеется! И насколько теперь она выше меня! Она до сих пор живет там; ее приемные родители умерли, и она приобрела прелестный маленький домик, в котором они жили. Сверх того она прикупила земли и улучшила место удивительно. Я не встречала более поэтического уголка, чем коттедж «Лилии».
Я молчал, чувствуя себя немного не в своей тарелке из-за собственной неосведомленности о дарованиях и положении человека, которого все они считали знаменитостью.
– Какое странное имя: Мэвис [10] ! – наконец я решился заметить.
– Да, но оно удивительно ей подходит. Она поет так же красиво, как дрозд, поэтому вполне ему соответствует.
– Что же она сделала в литературе? – продолжал я.
– О, она написала всего один роман! – ответил с улыбкой Лючио. – Но он имеет необыкновенное для романов качество: он живет! Я надеюсь, Темпест, что ваша книга будет такой же жизнеспособной.
10
Mavis – певчий дрозд (англ.).
Тут лорд Элтон, который мрачно размышлял над стаканом вина с тех пор, как я объявил о покупке Уиллоусмира, пробудился от задумчивости.
– Что я слышу! – воскликнул он. – Не хотите ли вы сказать, что написали роман, мистер Темпест? («Возможно ли, чтоб он не заметил бросающуюся в глаза в каждой газете рекламу моей книги?» – подумал я с негодованием.) Зачем это вам, с вашим колоссальным состоянием?
– Он жаждет славы! – сказал Лючио добродушно и одновременно насмешливо.
– Но вы достигли славы! – заявил выразительно граф. – Сейчас вас все знают.
– Ах, мой дорогой лорд, этого недостаточно для моего одаренного друга! – ответил Лючио за меня, и его глаза подернулись той таинственной тенью скорби и презрения, которая часто приглушала их блеск. – Его не слишком интересует «колоссальное состояние», потому что оно не поднимет его выше клена, растущего у Тоттенхэм-Корт-роуд.
Леди Сибилла повернула ко мне голову; ее красивое лицо выражало удивление и сомнение.
– Я боюсь, – сказала она, – что требования общества отнимут у вас слишком много времени для того, чтобы продолжать писать книги. Я помню, вы сказали мне тогда вечером, что печатаете роман. Полагаю, вы прежде были профессиональным писателем?
Внутри меня зашевелились гнев и обида. Был ли я настоящим писателем до сего времени? Нет, я никогда им не был. Я был лишь литературным скитальцем, время от времени приглашаемым написать статью «на заказ», на первый попавшийся сюжет, без видимой перспективы подняться с этой низкой и грязной ступени литературной лестницы. Я почувствовал, что покраснел, потом побледнел, и видел, как пристально смотрел на меня Лючио.
– Я теперь писатель, леди Сибилла, – сказал я наконец. – И надеюсь, что скоро докажу свое право называться им. По моему мнению, звание «писатель» заслуживает большой гордости, и я не думаю, что требования общества помешают мне следовать литературной профессии, которую я считаю высшей на свете.
Лорд Элтон беспокойно задвигался на стуле.
– Но ваши родные, – сказал он, – ваша семья – они тоже литераторы?
– Из моей семьи никого нет в живых, – ответил я несколько резко. – Мой отец был Джон Темпест из Рексмура.
– В самом деле! – И лицо графа просияло. – Господи! Ведь я часто встречал его на охоте много лет назад. Вы происходите из прекрасного старинного рода, сэр! Темпесты из Рексмура известны и почитаемы в хрониках графства.
Я ничего не ответил, но почувствовал легкий прилив раздражения, хотя сам не мог себе уяснить почему.
– Невольно удивляешься, – произнес Лючио мягко, – когда человек происходит из хорошей английской фамилии – явная причина для гордости, – а кроме того имеет большое состояние для поддержания уровня, соответствующего этому высокому роду, зачем ему еще биться за литературные почести! Вы слишком скромны в своих желаниях, Темпест! Вы, сидящий так высоко на банковских билетах и слитках золота, потомок вошедшего в хроники славного рода, вы еще наклоняетесь, чтобы поднять лавры! Фи, мой друг! Вы унижаете себя этим желанием присоединиться к компании бессмертных!
Несмотря на его иронический тон, замеченный обществом, я видел, что своей особенной манерой он защищал литературу, и почувствовал к нему благодарность. Граф выглядел несколько уязвленным.
– Все это прекрасно, – сказал он, – но у мистера Темпеста нет необходимости писать, чтоб зарабатывать средства к существованию.
– Можно любить дело только ради дела! – воскликнул я. – Например, эта Мэвис Клер, о которой вы говорили, разве она женщина нуждающаяся?
– Мэвис Клер заработала каждое пенни, которое имеет, – сказал лорд Элтон. – Я думаю, если б она не писала, то умерла бы с голода.