Скорбь Сатаны. Вендетта, или История всеми забытого

Корелли Мария

– Мисс Клер дома? – спросил мой приятель.

– Да, сэр, но я не уверена, примет ли она вас, – ответила девушка, – если только вам не назначено.

– Нет, не назначено, но если вы передадите ей эти карточки… – сказал Лючио. – Джеффри, дайте вашу.

Я нехотя повиновался.

– Возможно, мисс Клер будет так добра, что не откажется принять нас. Если же нет, значит, нам не повезло.

Он говорил так скромно и держался так почтительно, что сразу же расположил к себе служанку.

– Пожалуйста, входите, сэр! – сказала она, улыбаясь и открывая калитку.

Он тут же воспользовался приглашением, и я, хотя еще секунду назад решил не входить в этот дом, машинально последовал за ним под арку молодых распускающихся

листьев и ранних бутонов жасмина, ведущую в коттедж «Лилии», которому в один прекрасный день суждено будет стать единственным мирным и надежным приютом, какого я только мог страстно желать, и, страстно желая, не имел возможности получить! Дом был гораздо больше, чем казался снаружи; передняя была квадратной, с высоким потолком, обшитая резными панелями из прекрасного старого дуба, а гостиная, куда нас ввели, оказалась самой красивой и художественно оформленной комнатой, какую я когда-либо видел. Везде были цветы, книги, редкий фарфор, элегантные безделушки, которые только женщина со вкусом могла выбрать и оценить; на столах и рояле стояли портреты с автографами множества европейских знаменитостей. Лючио бродил по комнате, делая замечания:

– Вот самодержец всероссийский, – сказал он, задержавшись перед прекрасным портретом царя, – с надписью, сделанной императорской рукой. За что же эта «вздорная женщина» удостоилась такой чести? А здесь, являя собой странный контраст, Падеревский со своей буйной шевелюрой, рядом с ним – вечная Патти, там Ее Величество королева Италии, а вот принц Уэльский – и все с автографами. По-видимому, мисс Клер привлекает к себе знаменитостей без помощи золота. Как ей это удается, Джеффри? – И его глаза полунасмешливо блеснули. – Может, причина действительно в таланте? Посмотрите на эти лилии! – и он указал на множество белых цветов на одном из окон. – Разве они не прекраснее мужчин и женщин? Немые, но тем не менее красноречивые в своей чистоте. Неудивительно, что художники именно их выбрали для украшения ангелов.

Пока он говорил, дверь отворилась и девушка, которую мы видели на лужайке, вошла, неся на руках крошечного йоркширского терьера. Неужели это Мэвис Клер? Или кто-то, посланный сказать, что романистка не может принять нас? Я молча в замешательстве разглядывал ее, а Лючио подошел к ней с совершенно новым для меня выражением смирения и кротости и сказал:

– Мы должны извиниться за наше вторжение, мисс Клер, но, проходя мимо вашего дома, мы не могли удержаться от попытки увидеть вас. Моя фамилия Риманец. – Он почему-то поколебался секунду и затем продолжал: – А это мой друг Джеффри Темпест, писатель.

Молодая особа подняла на меня взгляд с легкой улыбкой и грациозным наклоном головы.

– Он, как вы, вероятно, знаете, сделался владельцем Уиллоусмирского замка. Вы будете соседями и, надеюсь, друзьями. Во всяком случае, если мы нарушили этикет, рискнув явиться к вам, заранее не представившись, вы должны простить нас! Трудно, а для меня невозможно пройти мимо жилища знаменитости без того, чтобы засвидетельствовать свое почтение обитающему в нем гению.

Мэвис Клер – так как это была Мэвис Клер, – казалось, не услышала намеренно сделанного комплимента.

– Милости прошу, – сказала она просто, протягивая руку каждому из нас. – Я привыкла к визитам незнакомых людей. Но я очень много слышала о мистере Темпесте. Садитесь, пожалуйста, – она указала на стулья у окна, заставленного лилиями, и позвонила.

Вошла горничная.

– Чаю, Жанетта!

Отдав это приказание, она села рядом с нами, продолжая держать на руках маленькую собачку, свернувшуюся, как клубок шелка. Я хотел заговорить, но не находил подходящей темы: ее вид наполнял меня слишком сильным ощущением раскаяния и стыда. Она была таким спокойным, грациозным созданием, таким нежным и воздушным, таким простым и непринужденным в обращении, что, подумав о ругательной статье, которую я написал на ее книгу, я

сравнил себя с негодяем, бросившим камень в ребенка. Но ведь я ненавидел не ее, а ее талант – силу и страсть этого мистического качества, которое, где бы оно ни появлялось, привлекало внимание мира; у нее был дар, которого не было у меня и которого я страстно желал. Охваченный этими противоречивыми чувствами, я рассеянно смотрел в окно на старый тенистый сад и слышал, как Лючио говорил о пустячных предметах и о литературе вообще, и время от времени ее веселый смех звенел как колокольчик. Вскоре я почувствовал на себе ее пытливый взгляд и, обернувшись, встретился с ее глазами, серьезными и ясными.

– Это ваш первый визит в Уиллоусмирский замок? – спросила она.

– Да, – ответил я, изо всех сил стараясь говорить непринужденно. – Я купил поместье, даже не посмотрев его, полагаясь на рекомендацию моего друга князя.

– Я слышала об этом, – сказала она, продолжая с любопытством смотреть на меня. – И вы остались им вполне довольны?

– Более чем доволен – я в восторге. Оно превзошло все мои ожидания.

– Мистер Темпест женится на дочери прежнего владельца Уиллоусмира, – вставил Лючио. – Конечно, вы читали об этом в газетах?

– Да, – улыбнулась она, – я читала и считаю, что мистера Темпеста есть с чем поздравить. Леди Сибилла очень красива; я помню ее прелестным ребенком, когда я сама была ребенком; я никогда с ней не говорила, но часто ее видела. Она, должно быть, счастлива вернуться молодой женой в старый дом, который так любила.

Тут вошла горничная с подносом, и мисс Клер, опустив на пол собачку, подошла к столу, чтобы разлить чай. Я следил за ее движениями с чувством неопределенного удивления и невольного восхищения: она напоминала картину Грёза, в своем мягком белом платье, с бледной розой в старых фламандских кружевах на груди, и, когда она поворачивала к нам свою головку, солнце озаряло ее светлые волосы, так что они казались золотым ореолом, обрамлявшим ее лоб. Она не была красавицей, но, несомненно, обладала обаятельной, нежной прелестью, которая безмолвно таилась в ней, как дыхание жимолости, спрятавшейся в живой изгороди, очаровывает прохожего сладостным ароматом, хотя ее цветки и невидимы.

– Ваша книга очень хороша, мистер Темпест, – вдруг сказала она, улыбаясь мне, – я ее прочла, как только она вышла, но, знаете ли, ваша статья еще лучше!

Я почувствовал, как кровь прилила к моему лицу.

– О какой статье вы говорите, мисс Клер? – пробормотал я смущенно. – Я не пишу для журналов.

– Нет? – и она весело засмеялась. – Но на этот раз написали! И как же вы меня отделали! Я узнала, что это вы были автором филиппики, – не от издателя вашего журнала, о нет! Бедняга, он очень скромен! От совсем другого лица, которого я не хочу называть. Я всегда узнаю то, что хочу узнать, особенно в литературных делах. Какой же у вас несчастный вид! – Ее глаза искрились весельем, когда она подавала мне чашку чаю. – Вы в самом деле думаете, что оскорбили меня критикой? Даю честное слово, что нет. Ничто в этом роде никогда не огорчает меня. Я слишком занята, чтобы тратить время, думая о критике или критиках. Однако ваша статья была исключительно забавной!

– Забавной? – повторил я глупо, безуспешно стараясь улыбнуться.

– Да, забавной! В ней было столько гнева и негодования, что мне сделалось смешно. Мое бедное «Несогласие»! Мне досадно, что оно привело вас в такое настроение – настроение, так истощившее вашу энергию! – Она опять засмеялась и села на свое прежнее место, глядя на меня открытым, полусмеющимся взглядом, который я не мог выносить спокойно. Сказать, что я ощущал себя дураком, недостаточно, чтобы выразить мое чувство полного поражения. Эта женщина, с молодым светлым лицом, нежным голосом и, очевидно, счастливым характером, была совсем не такой, какой я ее себе представлял, и я силился подыскать какой-нибудь разумный и связный ответ.