Скорость
Шрифт:
Мерцалов прищурился, переспросил тоже со злостью.
— Не учили, говорите? А может, учили? Может, не помните, просто, — покачиваясь на месте, он снова поднял кверху палец: — А квартиру вне очереди дали! Эх, человек! Теперь меня под суд, а сами того… в сторону. Нет, меня в мешок не спрячете. Разорву ваш мешок. Слышите! Разорву!
— Перестаньте молоть чепуху, — сказал Сергей Сергеевич. — Я не хочу с вами разговаривать.
— Не хотите? — Мерцалов долго смотрел в глаза Кирюхину, потом презрительно усмехнулся. —
— А вы уже за них ухватились.
— Да, ухватился! — изо всех сил крикнул Мерцалов.
Нина Васильевна удержала его за руку.
— Не бойтесь, — сказал Мерцалов, тяжело вздыхая. — Драться не буду. — Он потер ладонью раскрасневшееся, лицо, спросил тихо: — Заболели, значит? С глаз долой скрылись? Ничего, не скроетесь. Найдем.
Он бы возможно еще поговорил с Кирюхиным, но в это время вбежала взволнованная Лида.
— Пойдем, Петя, хватит! Эх, ты, не мог без водки?
— Не мог, — тяжело помотал головой Мерцалов. — Никак не мог.
Лида взяла его под руку и спокойно увела из квартиры.
— Нахал, — сквозь зубы процедил Сергей Сергеевич. — А был ведь вроде человеком.
Он подошел к столу и на чистом листе вздрагивающей рукой вывел: «Приказ»…
27
Из всех событий, о которых секретарь горкома, сойдя с поезда, узнал от Зиненко, больше всего поразило его последнее: Кирюхин издал грозный приказ, в котором за ослабление требовательности и за подрыв дисциплины среди машинистов Алтунину объявил строгий выговор с предупреждением.
— Это ход, как говорят, конем, — задумался Ракитин.
— Да еще какой ход, — согласился Зиненко. — Кое на кого произведет впечатление.
— Ну, нет, — сказал Ракитин. — Отвечать заставим.
На перроне палило солнце. Ракитин вытер платком вспотевшее лицо, отвел друга в сторону, где была тень. Зиненко хотел было рассказать о том, что написал Дубков. Но Ракитин остановил его. Оказалось, что он уже достал газету в дороге у знакомого начальника поезда и успел внимательно изучить все, сделать некоторые выводы.
— Ты знаешь, что мне в Дубкове нравится? — спросил он, подняв голову. — Смелость и острота взгляда. Так ведь оно и получилось у Кирюхина: план, рубежи, скорость. А то, что главная наша скорость — это борьба за нового человека, ему и невдомек. Ну вот что, Аркадий, соберем пленум. И как можно скорей.
— А мне поручите доклад сделать, — сказал Зиненко.
— Правильно, я так и думал. Только жаль, что проект новой партийной программы не подоспеет.
— А что, готовят? — спросил Зиненко.
— Да, уже вот-вот опубликуют для всенародного обсуждения. И знаешь, как там поставлен вопрос о воспитании человека?.. Слушай, Аркадий, а ты дома у меня был?
— Был, Борис Иванович, был.
—
— Очень. С Риммой даже поговорить не смог. Да вот и они сами, — сказал Зиненко, показывая в конец вокзала.
Полина Поликарповна и Римма тихо шли по перрону. Обе грустные, молчаливые. Полина Поликарповна остановилась в двух шагах от Бориса Ивановича. А Римма ткнулась лицом в грудь отца, затряслась точно в ознобе.
— Ну, ну, без этого, — сказал Борис Иванович и обнял дочь за плечи. Зиненко подошел к Римме и взял ее руку в свои ладони.
Ракитин посмотрел на Зиненко.
— Так ты приходи вечером, Аркадий. Поговорим обо всем. А начальнику депо скажи, что все его предложения пошли в дело. Новые рекомендации по грузовому транспорту готовятся. Вот, вот, приказ должен быть.
Дома Ракитин намеревался сразу же раздеться и освежиться под душем. Но тут неожиданно заявился к нему Сахаров. Он выглядел очень усталым и задумчивым. В голосе вместо привычной бойкости слышалась какая-то настороженность.
— Я насчет выборов пришел посоветоваться, — сказал он, усаживаясь на предложенный Ракитиным стул. — Извините, что беспокою дома после дороги. Так уж получается.
«Неужели его волнуют только выборы?» — подумал Ракитин. И, в свою очередь, спросил: — А что вам, собственно, не ясно? Готовьтесь!
Сахаров помолчал в нерешительности, потом, преодолевая неловкость, объяснил:
— Подготовка у нас идет, Борис Иванович. Меня беспокоит другое. Кого горком думает рекомендовать секретарем парткома?
Ракитин уловил мысли Сахарова и посмотрел прямо ему в глаза.
— Зачем же рекомендовать? Пусть сама партийная организация решает. На месте видней.
— Ну, все же, — пожимал плечами Сахаров. — Мнение горкома — очень важный фактор. Особенно в настоящей обстановке. Вы же знаете…
— Нет, нет, — решительно сказал Ракитин. — Никаких рекомендаций. Самая лучшая рекомендация — это оценка работы коммунистами. Так что подождем собрания.
— А я полагаю, что вопрос нужно подработать. Нельзя на самотек пускать. Мало ли что.
Ракитин молчал. Ему трудно было говорить с человеком, который никак не желал осмыслить того, что произошло.
28
На последнем перегоне Сазонов-младший вел поезд, как он любил говорить, с ветерком. За тепловозом, не отставая, мчались воздушные вихри, подхватывая обрывки бумаги и сухую траву.
Путь здесь был прямой, без малейших изъянов. По сторонам, насколько хватало глаз, широченными плесами разливались пенистые ковыли. Только изредка у горизонта ломали равнину пологие холмы с красноватыми срезами на верхушках да местами вздымались хвосты коричневой пыли от машин, бегущих по степным дорогам.