Скорость
Шрифт:
Машинист действительно спал. Он сидел в застекленной кабине, будто на ярко освещенном экране. Было видно даже, как покачивалась голова его, безвольно склоненная над рукояткой контроллера.
«Но где же помощник, помощник где? — Стучало в голове Алтунина. Помощник, вероятно, был в машинном отделении и уверенный в зеленой улице спокойно хлопотал возле дизеля.
— Мерзавцы! — выругался Алтунин.
Он представил, как там, за туннелем, навстречу грузовому летит сейчас пассажирский с людьми, которые мирно лежат на полках, не подозревая
— В тупик! Гоните в тупик!..
Дежурный понял его и устремился в свою комнату, чтобы успеть перевести стрелку.
Алтунин стоял на месте, сжимая кулаки и слушая грохот мелькающих вагонов. Он готов был вцепиться в них руками, всем своим существом, чтобы остановить или хотя бы придержать немного, чтоб не дать им сшибиться в страшную бесформенную груду.
Дежурный в последней надежде размахивал сигнальным фонарем…
Но вот, следя за хвостовым огоньком летящего в тупик состава, Прохор Никитич каким-то особым чутьем опытного железнодорожника уловил скрип межвагонных сцеплений. Еще и еще долетел этот приятный, как музыка, звук до его слуха.
«Тормозит, — мелькнуло у него в голове. — Да, да, очнулся и тормозит». По-мальчишески сорвавшись с места, он побежал в темноту. Побежал быстро, быстро, не чувствуя ног. И чем дальше бежал, тем радостнее делалось на душе. У Черной горы была тишина.
Когда тяжело дышавший Алтунин добрался, наконец, до головы остановившегося состава, он увидел настоящее чудо. Тепловоз стоял возле самого опора, где обрывалась колея. Между опорой и тепловозом было не более трех метров. Мерцалов сидел на траве, обхватив руками голову. Его большая неподвижная фигура казалась каменной.
Вокруг было тихо и сонно. Покой нарушали только перепела да неподалеку, возле туннеля, просил пути пассажирский поезд.
24
Когда Лида пришла в депо, там о ночном происшествии знали уже все. Станция Тростянка стала самой популярной. О ней говорили во всех цехах. Ее называли в телефонных трубках. О ней писали срочные служебные записки. Как будто другие станции на дороге перестали существовать.
Чтобы ничего не слышать, Лида не выходила из комнаты. Она сидела над лентами, не поднимая головы.
То, и дело приходили сочувствующие. Каждый старался по-своему успокоить ее и, кстати, узнать, не известно ли ей что-нибудь новое о случившемся.
— Вы не убивайтесь, Лидочка, — сказала ей Белкина. — Главное, что жив остался.
Во второй половине дня приехал, наконец, Петр, усталый, запыленный и осунувшийся. Она смотрела ему в глаза и с нетерпением ждала его первых слов.
— Ну, говори же скорей, говори?
Петр молчал. Он лишь тяжело дышал да ворочал тугими желваками
— Что же теперь будет, Петя?
— Не знаю, — сухо выдавил он и сунул в рот папиросу. Но тут же выдернул ее и со злостью бросил в открытое окно.
— Я думаю, что все обойдется, — тихо, с сочувствием сказала Белкина. — Вас ведь, Петр Степанович, знают и в отделении, и в управлении дороги, везде знают.
Петр расстегнул китель, опустился на стул, разминая в пальцах вторую папиросу, и повернулся к Белкиной.
— Послушайте, Тамара Васильевна, вы, кажется, хотели посмотреть нашу квартиру?
— Да, хотела, — растерянно кивнула Белкина. — Только вы ведь…
— Приходите сегодня, — сказал Петр.
Тамара Васильевна, посмотрела на Лиду, как бы спрашивая: «Верно это или нет?» И вдруг просияла:
— Хорошо! Спасибо! Я приду! — но тут же опомнилась. — Нет, нет. Я потом… не сейчас…
Никогда еще Сахаров не входил в кабинет начальника депо так тихо, как на этот раз. Даже сел не рядом со столом, как обычно, а чуть подальше, у стенки.
— Опять был у Кирюхина, — сказал он приглушенным голосом. — Требует судить без всякого промедления.
Алтунин промолчал, задумался.
— Но я лично против такого решения, — категорически заявил Сахаров. — Нельзя забывать, что Мерцалов фигура. Его знают повсюду. И всякая резкая мера может вызвать большой шум.
Начальник депо посмотрел на Сахарова.
— Значит, вас беспокоит шум?
— Не меня, а коллектив, — уточнил Сахаров.
— А вы с коллективом говорили?
У Сахарова мелко задергались губы. В другое время он бы, конечно, не потерпел таких разговоров. Но сейчас ему было не до этого.
— Мы должны подойти к решению вопроса обдуманно, — продолжал Сахаров. — Я лично предлагаю не судить, а просто уволить из депо. Это и для Мерцалова лучше, и для коллектива спокойнее.
— Ну правильно, беду в мешок и концы в воду, — сказал Алтунин.
— Какие концы? Что вы говорите?
— А так я, к слову, — Алтунин положил перед собой туго сцепленные руки и снова посмотрел на Сахарова. — Значит, уволить предлагаете? А Зиненко хочет взять его к себе в цех. Слышали?
Сахаров недовольно поежился.
— Не знаю, что хочет Зиненко, но я лично возражаю.
— Почему?
— Странный вопрос вы задаете, Прохор Никитич. Для меня потеря Мерцалова не менее тяжела, чем для Зиненко. Вы это прекрасно знаете. Но будем откровенны. Ведь его цех почти лучший в депо. Не сегодня, так завтра встанет вопрос о присвоении цеху высокого звания. А мы дадим туда человека с таким серьезным пятном. Как это прикажете расценивать?
В кабинете, несмотря на открытые окна, было очень душно. Но Прохор Никитич, казалось, не замечал этого. Китель его был застегнут плотно, на все пуговицы, руки по-прежнему крепко сцеплены.