Скорость
Шрифт:
— Видели, каков орел?
— Чудесный, — сказала Римма. — Только не надо его в лагерь. Пусть с нами побудет.
— Да ты что? Там уже, наверно, тревогу подняли.
Спустя минут двадцать, когда Митя был умыт и причесан, Борис Иванович посадил его в лодку дяди Емельяна и повез на тот берег. Вез неторопливо. Время от времени отпускал весла и, прищурившись, поглядывал в загорелое, густо усыпанное веснушками лицо сына. А тот, забыв обо всем, зачерпывал в ладони воду и весело подбрасывал ее кверху. Прозрачные горошины брызг, падая, кололись
Борис Иванович с удовольствием следил за быстрыми движениями сына, подшучивал:
— Смотри, друг, не нырни за борт. А то за ноги ловить придется.
Пристали к берегу возле заросшего кустарником мысочка. Лодку привязали к дубовой коряге. А когда вошли в лес, Ракитин лицом к лицу встретился с Алтуниным.
— Ба-а-а, кого вижу! Сам тепловозный король в лесном царстве.
Он хотел пошутить: «Нет ли тут еще сказочной королевы?» Но хорошо, что воздержался. Королева — Елена Гавриловна Чибис — стояла неподалеку в новом светлом платье, с букетом цветов и смущенно улыбалась, как девчонка.
Ракитин вначале не знал, как быть. Но взял скоро себя в руки и весело сказал:
— Слушайте, товарищи, я теперь не удивлюсь, если даже тепловоз в кустах увижу.
— К сожалению, тепловоза нет, — развел руками Алтунин. — Но иметь его здесь — проблема вполне осуществимая.
Начальник депо говорил серьезно. И Ракитин тоже перешел на серьезный тон.
— Так, что же вы конкретно предлагаете?
— Детскую железную дорогу, — спокойно ответил Алтунин. — Берег тут высокий, незаливной. А где низины попадутся, насыпь сделаем.
— Это идея! — задумался Ракитин. — И, пожалуй, весьма заманчивая.
Подошла Елена Гавриловна, подсказала:
— В таком случае нужно расширять лагерь. Не дачников же возить на детском поезде.
— Правильно, — согласился Ракитин. — Лагерь нужно расширять. В горисполкоме уже есть такое решение. Словом, сделаем настоящий лесной городок.
— А управлять поездами кто будет? — спросил Митя, жадно ловивший каждое слово взрослых.
— Вы, — сказал ему Алтунин, — сами будете водить, сами за дорогой ухаживать. Полная ответственность.
— Вот здорово! — обрадовался Митя.
А Ракитин уже старался представить, где примерно лягут отливающие синевой рельсы, где вырастут теремки станций и как среди густой зелени дубов засветятся приветливые глаза светофоров.
22
За окном давно стемнело. Римма сидела в диспетчерской. Из репродуктора доносились то усталые, то бодрые голоса…
— Тридцать пятый прошел Тростянку!
— Сто двадцать четвертый принят на третий путь!
— Кто говорит? — спросила Римма в микрофон, стоявший рядом с коричневой коробкой репродуктора.
— Степная.
— Знаю, что Степная. Фамилию спрашиваю?
— Дежурный Стрепетов.
— Ясно! Снимайте бригаду на отдых. И еще вот что, Стрепетов. Машинисту Мерцалову
— Личный, что ли?
— Какой же еще? Неужели общественный. Ой, Стрепетов, вы меня уморили. Честное слово.
Сделав пометки в испещренном красными и синими линиями графике, Римма повернулась назад. Перед ней стоял старший диспетчер Галкин в модной клетчатой рубахе, аккуратно заправленной в тщательно отглаженные брюки.
— Весело, однако, живете, — сказал он не то шутливо, не то серьезно. — Скоро по селектору свидания назначать будете.
Римме не нравился ни сам Галкин, ни его придирчивые разговоры. Но все же она улыбнулась ему, как бы сказав: «Кто знает, может, и вы пришли ко мне на свидание». Но старший диспетчер сделал вид, что не заметил ее улыбки. Даже отвел взгляд в сторону.
— И окно у вас открыто, — заметил он после короткого молчания.
— А что, нельзя?
— Шумы лишние.
— Ну, какие шумы ночью, — опять улыбнулась Римма и подошла поближе к Галкину. — Луна вот если заглянет, другое дело. Вы, похоже, не любите луну?
— Слушайте, диспетчер! — закричал репродуктор.
Римма поморщилась, потом ответила:
— Что? Я слушаю?
— Говорит Луговая. Сто семнадцатый пускаю напроход. За ним погоню сборный.
— Наконец-то.
— Кто это, Семенов? — вмешался Галкин.
— Да, да, Семенов.
— Вы весь порожняк отправляйте со сборным. К транзитным прицеплять больше не разрешим.
— Что так сердито?
— Вот, вот, учтите! Поблажек не будет, хватит!
Галкин движением головы откинул назад волосы, отошел к окну. Римма не отводила от него взгляда.
— А вас ночная прохлада не волнует? — спросила она, лукаво подняв брови.
— Меня Степная волнует, — строго ответил Галкин. — Хлеб все-таки идет. Если, будет затор, звоните мне на квартиру. В любое время.
— Не боитесь, что жена услышит мой голос?
— Ничего. Она не ревнивая.
Он прикрыл окно и вышел из диспетчерской.
«Какой сухарь, — со злостью подумала Римма. — Да я с ним на одну скамейку бы не села. Подумаешь, старший диспетчер». Она снова распахнула окно и, пользуясь затишьем, достала из сумочки письмо, полученное три дня назад от своего покинутого доцента. Письмо было большое и очень слезное. Он доказывал, что по-прежнему любит, что мысли о ней скоро доведут его до сумасшествия и что готов он идти за ней хоть пешком, лишь бы получить на то согласие.
Римма представила, как идет он по шпалам со своим неразлучным портфелем. До чего же противен ей этот его желтый портфель, набитый лекциями. А впрочем, дело совсем не в портфеле, а в письме, которое Римма обнаружила случайно в этом портфеле. Подумать только, человек уже знал, что едет к нему жена с детьми, и молчал.
Риммины мысли перебил дежурный со станции Луговой. Он сообщил, что сборный отправил, и попросил план движения на последующее время. Отложив письмо, Римма склонилась над графиком.