Скрипка дьявола
Шрифт:
Младший инспектор двинулся к дверям, но его задержал голос Пердомо, решительный и звучный, как молоток судьи при вынесении приговора:
— Минутку. Что за чертовщина на этом листе?
Инспектор достал из папки машинописную страницу с десятком фамилий, среди которых одна была женская, причем вписанная от руки.
— Это люди, которые были связаны с этим делом. От следователя до судебного врача и его помощников, включая людей моей группы.
— Ты хочешь сказать, группы Сальвадора? Или ты считаешь себя его преемником?
— Пердомо, черт возьми, давай
— Это мы еще посмотрим. Что это за женщина в конце списка? Ты написал только телефон, но непонятно, из какого она отдела.
— Милагрос Ордоньес, ясновидящая, — ответил Вильянуэва, поглаживая свой галстук фисташкового цвета, который не остался бы незамеченным даже в сельве Амазонки.
— Ты что, меня разыгрываешь? Сальвадор использовал экстрасенсов при расследовании?
— Я хочу, чтобы ты знал, что я играю с тобой честно. Я не обязан был тебе говорить, даже Гальдон об этом не знает.
Пердомо недоверчиво покрутил головой, не отводя взгляда от написанной фамилии.
— Этого только не хватало! Мало того что эти фрики, как чума, заполонили все средства коммуникации, теперь они еще пролезают к нам в полицию.
— Ордоньес нельзя отнести к фрикам, — возразил Вильянуэва. — Она не всегда может сообщить нужную информацию, но в тех случаях, когда она говорила, что у нее есть данные, они всегда оказывались надежными.
— Не морочь мне голову, Вильянуэва, я на таких вещах собаку съел!
— Я-то тут при чем? Это Сальвадор консультировался с ней, когда следствие заходило в тупик.
— Ты хочешь сказать, что эта сеньора была вовлечена еще в какие-то расследования? В какие же?
— Не могу тебе сказать, Сальвадор не распространялся по поводу своих отношений с ней. Он никогда не позволял никому из сотрудников УДЕВ присутствовать на своих встречах с этой сеньорой.
— Тогда откуда ты знаешь, что он обращался к ней в связи с делом Ларрасабаль?
— Потому что три дня назад у него сломалась машина, и он попросил меня отвезти его к дому ясновидящей. Но не дал мне ее увидеть. Оставил меня дожидаться его на улице, и это длилось около часа.
— У него не было с ней любовной связи?
— Не думаю. Он любил расфрантиться, когда собирался покорять кого-нибудь, а тут был небрит и в рубашке, на которую смотреть страшно.
Пердомо заглянул в папку, которую отдал ему Вильянуэва, и вытащил еще один документ: разорванную надвое и склеенную скотчем партитуру, вложенную в пластиковый файл, чтобы не повредить отпечатков. На ней были написаны от руки следующие ноты:
— А это что?
— Это обнаружили в артистической скрипачки, когда мы туда пришли.
— Где?
— В корзине для бумаг.
— Криминалисты видели?
— Да. Там нет отпечатков жертвы, ноты написаны пастой биковской авторучки, бумага обычная.
— А ноты? Из какой вещи?
— Откуда я знаю? Мне никто
— Нет. Что ты выяснил относительно смерти Сальвадора?
— До сих пор явного подозреваемого нет, хотя случай не вызывает сомнений: если скрипачку убила какая-то исламистская группа, а тип из мастерской, подложивший бомбу Сальвадору, араб, то понятно, что с ним расправились, чтобы он не занимался расследованием.
— Эти два убийства не связаны. Я разговаривал с криминалистами, и они мне сказали, что исламский след в деле Ларрасабаль — фальшивка. Этого я тоже не обязан был тебе говорить.
— Спасибо за информацию, мы квиты. Могу идти?
— Да. Но меня беспокоит эта ясновидящая. Обычно эти шарлатаны просят, чтобы полиция предоставила им какую-то вещь, принадлежавшую жертве. Если Сальвадор консультировался с ней по делу Ларрасабаль, боюсь, как бы у нее не осталась какая-то улика.
— Знаешь, это довольно просто узнать. Почему бы тебе не позвонить ей?
20
Через минуту после того, как младший инспектор Вильянуэва вышел из кабинета, Пердомо набрал номер ясновидящей и попал на автоответчик. Он оставил сообщение, назвав свою фамилию, должность и номер телефона. Через полчаса женщина перезвонила, и они договорились встретиться у нее дома в два часа.
Милагрос Ордоньес жила в домике в пригороде Мадрида, Посуэло-де-Аларкон, там же она принимала посетителей. Когда открылась дверь, он увидел женщину совсем иного типа, чем ожидал, — возможно, потому что представлял себе гадалку на картах Таро, каких обычно показывают по телевизору. Ни накрашенных губ, ни цыганских серег, ни цветастой шали на плечах. Женщина была невысокого роста, лет пятидесяти, с коротко стриженными седыми волосами, подчеркивавшими тонкие черты. Завитки на висках, как у подростка, обрамляли лицо. У нее были глаза цвета меда, умело подчеркнутые макияжем. Пердомо тут же отнес ее к разряду «зрелых красавиц».
— Добрый вечер, инспектор, — сказала она с едва заметной улыбкой, которая не сходила с ее губ в течение всего разговора. — Если вы дадите мне свой плащ, я его повешу в прихожей, и он не будет нам мешать.
Расставшись с плащом, инспектор принялся осматриваться, пытаясь понять, что представляет собой дом, куда он попал, и женщина, заметив это, сказала:
— Если вы ищете доску для спиритических сеансов, то напрасно теряете время.
Она говорила мягко, но в то же время совершенно определенно, что окончательно привело Пердомо в замешательство.
— Вы нисколько не похожи на практикующего парапсихолога, — заметил он.
— Я клинический психолог, специализируюсь на детях. И только время от времени по просьбе полиции применяю свои скромные экстрасенсорные способности при расследовании преступлений. Всегда бескорыстно, потому что на жизнь я зарабатываю, занимаясь интерпретацией бессознательного у детей с проблемами.
— Каких детей? — заинтересовался инспектор. — Как в «Шестом чувстве»?
Милагрос Ордоньес спокойно восприняла иронию инспектора и ответила: