Скрипка дьявола
Шрифт:
— Я присутствовал на панихиде, и наши взгляды встретились на секунду, хотя, может быть, вы этого не помните. Это была глубоко волнующая церемония, вы не находите?
— Да, да, верно.
— Проясните мне одну вещь. Хотя вы не присутствовали на концерте, я полагаю, вы знаете о странном инциденте, который произошел с Ане, когда она играла на бис. Вы знаете, что у Ане во время концерта выскользнула скрипка?
— Да, потому что на следующий день об этом писали в газетах.
— С ней когда-нибудь случалось что-то подобное?
— Нет,
— Почему у нее мог упасть инструмент?
— Это случилось на девятой вариации, да? Левая рука, которая держит скрипку, должна произвести ряд очень быстрых пиццикато, то есть с силой дергать струны. Если предположить, что инструмент у Ане держался не так крепко, как если бы она пользовалась подушечкой, то возможно, скрипка выскользнула, потому что она увлеклась пиццикато.
— Она ни из-за чего не волновалась?
— Волновалась? Не думаю. Ведь Ане царила на сцене, один критик даже нашел это оскорбительным.
— Она ни с кем не ссорилась в тот день?
— Если и ссорилась, я ничего об этом не знаю. Но меня бы это очень удивило, потому что я говорила с ней за пару часов до концерта, и она была в прекрасной форме.
— По какому поводу вы с ней разговаривали?
— Чтобы сообщить, в каком ресторане ей заказан столик. Она собиралась поужинать со своим женихом и поручила мне найти для них хороший ресторан. Я сделала несколько звонков и заказала столик в итальянском ресторане «Тартини».
Пердомо слегка кивнул, подтверждая, что знает этот ресторан.
— Знаете, что я думаю, инспектор? Когда у нас из рук валятся вещи, то не потому, что мы волнуемся, нервничаем, а скорее от избытка уверенности. Ане настолько хорошо знала то, что играла, — своего Паганини! — что, возможно, слишком расслабилась.
— Держа в руках скрипку, которая стоит два миллиона евро? Мне трудно в это поверить.
— Одно дело — сколько она стоит, и другое — что может и не может случиться. Вы знаете, что произошло в прошлом году со скрипачом Дэвидом Гарретом?
Гарральде упомянула так называемого «Дэвида Бекхэма классической сцены», молодого немецкого чудо-скрипача, такого красавца, что он смог оплачивать свои занятия в Джуллиардской школе в Нью-Йорке, позируя для журнала «Вог» в костюмах «Армани».
— Дэвид упал, выходя из Барбикан-холла в Лондоне, когда сбегал по лестнице, довольно скользкой, забыв, что на нем концертные туфли. Он упал на спину, на футляр скрипки, что, вероятно, спасло ему жизнь, но его гваданини за миллион долларов приказала долго жить.
— Хорошо, но…
— А виолончелист Йо-Йо Ма? — продолжала Гарральде, которая не собиралась так скоро прекращать свой монолог. — По рассеянности
Удовлетворившись этими двумя примерами, Пердомо решил сменить тему. Он помнил, что, судя по заметкам Сальвадора, Рескальо говорил, что его отношения с Гарральде нельзя назвать дружескими.
— Сеньор Рескальо на первом допросе, который проводил мой покойный коллега, сказал… — несколько секунд он искал в другой записной книжке, что именно сказал итальянец, — что вы сознательно старались избегать друг друга: там, где присутствовал один, другого не было, как в том фильме с Мишель Пфайфер.
— Он так сказал? — спросила заинтригованная Гарральде. — Он упомянул фильм «Леди-ястреб»?
— Нет-нет, это я добавил. Я любитель кино.
— Да, сказать так все же было бы большим преувеличением. Мы обычно не совпадали, но потому что… — Носовая фигура вдруг поднялась над фортепиано и, выпрямившись во весь рост, сказала, не пытаясь скрыть раздражения: — Чего ради я стану рассказывать вам, хороши или плохи были мои отношения с сеньором Рескальо? Какое это имеет отношение к убийству Ане? Ведь это она рассталась с жизнью, а не ее нареченный!
— Прошу вас, успокойтесь, — посоветовал ей инспектор. — Вы не обязаны отвечать на вопрос, если не хотите, но чем больше информации окажется в моем распоряжении, тем легче будет нам поймать виновного, вы согласны?
Кармен Гарральде принялась искать сигарету, и после первой же затяжки стало понятно, что табак успокаивающе действует на ее пылкий нрав, поскольку она тут же заговорила прежним тоном:
— Конечно, Андреа не испытывал ко мне особой симпатии, но я никогда не воспринимала это как нечто личное.
— Вам придется мне это объяснить.
— Я хочу сказать, что любой испытывал бы ревность к любому человеку, занимавшему мое место и осуществлявшему жесткий контроль над карьерой Ане, какой осуществляла я. Всем нам нравится влиять на людей, которых мы любим, и сеньор Рескальо знал, что в профессиональном отношении Ане считается единственно с моим мнением.
— Почему она так доверяла вам? Вы изучали музыку?
— Нет, но я изучала людей, инспектор. Старого воробья на мякине не проведешь. Андреа милый молодой человек и превосходный музыкант…
Она на мгновение замолчала и повторила, словно для того, чтобы Пердомо понял, что ее восхищение искренно:
— Превосходный. Он мог бы стать солистом, которого высоко ценят, если бы захотел. Ему не хватает честолюбия. Но с точки зрения чисто человеческой он простак. Он не выжил бы ни секунды в джунглях мира классической музыки. Вы не представляете, от скольких ударов кинжалом приходится уворачиваться в течение дня на моей работе.
— Кому выгодна смерть Ане Ларрасабаль, сеньорита Гарральде? — неожиданно спросил инспектор.