Сквозь свинцовую вьюгу
Шрифт:
Мы ждем. Минуты кажутся вечностью. Но наши молчат. Неужели не получили донесение?
Внезапно вдали возник глухой воющий гул, похожий на отдаленные громовые раскаты. Тишина мгновенно разорвалась, и страшные взрывы потрясли окрестность. Это ударили наши гвардейские батареи.
Прибежал Дмитриев, сияющий, взволнованный:
— Эх и задали фашистам жару. Сам видел, как ахнет наш стодвадцатидвухмиллиметровый! В самую батарею угодил. От ихних пушек только одно мокрое место осталось.
Прильнув к микрофону, Попов докладывает:
— Говорит «Венера»...
Я вижу, как в усталых глазах старшего сержанта блестят слезы радости.
Под вечер мы возвращались в свое подразделение. На дворе уже догорали последние дни бабьего лета, удивительно теплые и сухие, какие часто бывают в здешних местах, на Днепропетровщине. В прозрачном воздухе неслись тонкие серебряные нити паутины и пахло терпким запахом зрелого винограда.
В одном из хуторов колхозники угостили ребят арбузами. Сочные розовые ломти словно таяли во рту. Хотелось есть еще и еще. Но на душе у всех было как-то тоскливо, неспокойно. Чем-то бередил ребят этот духовитый арбузный аромат. Бойцы молчали. А Лухачев тихонько заговорил, казалось, сам с собой:
— Эх и здорово все-таки до войны жили... Сколько этих арбузищев у нас в колхозе, на Смоленщине, выращивали! Пропасть! Посмотришь: лежат на бахче, точь-в-точь как шары. Крупные, атласные... Их целыми полуторками на базар вывозили.
А вот и рота. В безлесной балке стояли знакомые повозки, кудрявился дымок из трубы нашей «ходоварихи», тут же хлопотал кок в белом колпаке, помешивая половником в котле. Пахло вкусным, аппетитным борщом.
Ко мне подошел Леша Давыдин. Скуластое лицо его было сумрачно и печально.
— У нас несчастье... Большое, — вполголоса заговорил он, не поднимая головы. — Саша Трошенков убит... Вчера на задании... Осколком снаряда.
— Саша? Не может быть?! — Я судорожно схватил его за руку, еще не веря в возможность такой потери.
— Вчера и похоронили, — продолжал Леша каким-то странно спокойным голосом. — Пошел в наблюдение... Подобрался к самому боевому охранению... Он знаешь какой отчаянный был. Все высмотрел, доложил командиру. И опять пополз. И тут его стукнуло. Метрах в семи снаряд разорвался. Осколком в самую спину угодил.
И вот нет Саши. Как тяжело слышать об этом. Ходишь по расположению роты и все думаешь: «Вот заверну за каптерку — и увижу его, плотного, краснощекого, с милой лучистой улыбкой».
В тот вечер, еле сдерживая слезы, я написал некролог о Саше и отнес его в редакцию «дивизионки» «Вперед к победе». Вырезку из нее, пожелтевшую от времени, храню до сих пор.
Для советского солдата нет преград
В боях за Днепр
День и ночь по пыльным проселкам, по большакам неудержимым потоком идут бойцы на запад. Даешь Днепр!
Уже остались считанные километры, отделявшие нас от великой русской реки. И вот через несколько часов мы у цели: вступаем в деревушку, расположенную на берегу Днепра. Выглядит она печально. Хаты изрешечены осколками
Не о тебе ли, Днепр, думали мы в морозные январские ночи, отправляясь в боевые походы от заснеженного Дона? Не о тебе ли мечтали, идя в бой, теряя в свинцовой метели верных друзей, часами лежали на снегу, прижатые шквальным пулеметным огнем? И в солдатских блиндажах, и в землянках звенела о тебе крылатая песня:
У прибрежных лоз, у высоких круч И любили мы и росли, Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч, Над тобой летят журавли...Осеннее небо, затканное в серую наволочь туч, опрокинулось над рекой и степью.
Вечером меня вызвал начальник разведотдела дивизии майор В. В. Рахманов. Худощавое лицо его было бледным и утомленным. Он пододвинул мне табурет. На столе испещренная разноцветными знаками карта. Майор осторожно ведет остроотточенным карандашом по извилистой голубой линии. Днепр! Я читаю названия населенных пунктов правобережья — Бородаевка, Домоткань... Голос майора спокойный, неторопливый.
— Изо всех сил цепляются гитлеровцы за этот рубеж. Понимаете, как важно сейчас переправиться на тот берег, проникнуть к ним в тыл и оттуда передать по рации данные о расположении батарей, скоплениях танков? Сегодня же подготовьте группу и с наступлением темноты выходите на задание — переправляйтесь на правый берег.
Еще засветло мы отыскали на протоке лодку-плоскодонку, спрятали ее в кустах.
Вначале все, казалось, складывалось в нашу пользу. И сплошная облачность (значит, бомбежки не будет), и предстоящая ночная темень. Но с наступлением сумерек ветер разогнал тучи и в лиловой пустыне неба стали зажигаться звезды.
— Ну, теперь жди «юнкерсов»!
Правее нас готовятся к переправе пехотинцы. Время плыть. За рулевого у нас Ахмет Зиганшин. Дело ему знакомое, привычное: родился и вырос под Казанью, на Волге. Радисты Попов и Беспалов осторожно перенесли на корму радиостанцию. Лодка отрывается от берега. Вместо весел обломки досок. Сменяя друг друга, гребем ими. В темноте вода кажется черной, как машинное масло.
Попов, уроженец воронежских степей, впервые на такой реке. Усевшись на дно лодки, он крепко вцепился пальцами в края бортов, Беспалов тихонько подтрунивает над ним:
— А ты, Сеня, не бойся. Вода в реке проточная, течение быстрое. Упадешь — обязательно к берегу прибьет.
Тишина. К бортам, тихонько позванивая, жмется Днепр. И вдруг, словно по сигналу, в ночное небо взвивается несколько зеленых ракет. Яркая малахитовая стежка судорожно затрепетала на поверхности воды. Метрах в двухстах от нас в реку ударил снаряд, взметнув вверх водяной столб. В вышине загудели невидимые «юнкерсы».
— Смотри, смотри, — Лыков указал на небо. — Вот и «свечки» фашист повесил. Теперь жди гостинцев. Самых горяченьких.