Слабая женщина, склонная к меланхолии

Волчок Ирина

— Добро, — сказали Соня и Наташа одновременно.

— Противовирусная программа, — важно сказал Василек, преисполненный невозможной самоуверенностью от похвалы самой тети Фаины.

Тетя Фаина засмеялась.

— Я ведь про людей говорила, — мягко заметила она. — А ты, оказывается, про компьютер…

— Ну и что? — удивился Василек безмятежно. — Это как будто все равно. Все живые, только разные.

Ася тоже засмеялась и вошла, наконец, в кухню, где обсуждался важнейший вопрос всех времен и народов — борьба добра со злом. Участники обсуждения тут же с радостными воплями полезли из-за стола, со звоном бросая ложки на блюдца и с грохотом двигая стулья. Вот странно: ее, так любящую тишину, покой и порядок, этот шум, гам, звон и грохот никогда не раздражали.

Она даже радовалась, что ее встречают так… громко. Можно сказать — салютом из всех видов оружия. В том числе и психического. Вон как Соня смотрит. Как будто сто лет ее ждала, дождалась наконец, а теперь боится, что она опять сейчас уйдет. А Наташа не боится, просто радуется встрече, налетела с разбегу, обхватила за ноги, подержалась за Асю несколько секунд, а потом сунула ей в руку конфету, отступила на шаг — и задрала вверх сияющую мордашку, заглядывает в глаза, улыбается до ушей. Приглашает ее тоже порадоваться. Васька подбежал с топотом, схватил Асю за руку, потряс изо всех сил, заорал во весь голос:

— Привет! Чего ты так долго? Иди скорей кушать!

И опять с топотом поскакал к столу, принялся двигать стулья, потащил из угла кухни еще один. Со страшным грохотом.

— А вот чтобы без паники — это слабо? — поинтересовалась тетя Фаина, оглядываясь от плиты, кивая Асе и улыбаясь. — Асенька, наведи-ка порядок, а то у меня уже никакого авторитета не хватает… Народ! Ну-ка быстро по местам! Что это вы тут ансамбль песни и пляски устроили? Человек с работы пришел, а не с вечернего променаду. Ась, иди переоденься, руки помой, причешись, что ли… В общем, минуты через три все согреется, а то я заранее не стала греть, кто ж знал, как ты задержишься…

Это был скрытый вопрос. Даже несколько вопросов: была экстренная операция или какая-нибудь бюрократическая суета, хочет ли она есть или только чайку попьет, сильно ли устала и почему не позвонила, что задержится.

— Спасибо, — сказала Ася, тоже улыбаясь тете Фаине. — Я сейчас.

Это были ответы на скрытые вопросы: операции не было, устала не сильно, есть буду, а не позвонила потому, что бессовестная… Об остальном расскажу позже.

Она щелкнула по носу опять подскакавшего к ней Ваську, потрепала стриженые вихры Наташи, быстро чмокнула Соню в щечку, строго сказала: «Всем оставаться на местах» — и пошла переодеваться, мыть руки и причесывать свой двухсантиметровый ежик волос. У больного Гонсалеса — и то волосы длиннее. И у майора квадратного. Но раз тетя Фаина велела причесаться — она причешется. Значит, так надо. Тетя Фаина всегда знала, как надо… Наверное, сейчас ей надо в отсутствие Аси быстренько сориентировать детей на правильную линию поведения. Решить вопросы внутренней политики. Скорее всего — кто-нибудь что-нибудь натворил такое, что может ее, не дай бог, расстроить. Например, Митька пару схлопотал… Хотя это вряд ли, Митька встретил ее спокойно, даже с нетерпением — мотоцикл же… Может быть, Соня опять плакала? Тоже не похоже. Соня сегодня спокойная, и глазки не опухли, и не прячет она их, хоть и смотрит с выражением лица типа «только не уходи, пожалуйста». Но она почти всегда так смотрит. Тогда, наверное, одно остается — Васька с Наташей подрались. Ну, это дело обычное, это ее ни в какую погоду не может расстроить. Дерутся они всегда подушками, а мирятся через пять секунд после самой ожесточенной драки. Причем мирятся торжественно и навсегда. Что ж тут может ее расстроить?

Тетя Фаина — перестраховщица. Просто она до сих пор помнит, как отреагировала Ася, когда в доме вдруг появился первый ребенок. То есть, конечно, ребенок был далеко не первым, и до него у тети Фаины, по ее собственному выражению, «дети не переводились». Но Ася-то об этом не знала. Поэтому, вернувшись однажды вечером и обнаружив в кресле в углу самой большой, «гостевой», комнаты крепко спящего пацана лет трех, Ася страшно удивилась.

— Копышевы подкинули, — мимоходом объяснила тетя Фаина. — Им дочка Саньку на лето привезла, а у них новости: камни в желчном пузыре, здрасте-пожалте… У нее камни, у него-то нет. Ну, так ребенка с мужиком не оставишь, верно?

Вот они мне Саньку и подкинули на пару недель. Пока она в больнице будет.

Санька проснулся, открыл глаза, завозился в кресле, протянул к Асе руки и радостно сказал:

— У-у-у! Мама! На Шашу!

Ася впала в панику. Мало того что в доме чужой ребенок, так он еще, похоже, в умственном развитии отстает! С первой встречи назначил ее мамой! И что теперь делать? И где теперь будут тишина, покой и порядок? Ася потихоньку отступила от протянутых к ней Санькиных рук и растерянно спросила:

— Тетя Фаина, а почему эти Копышевы мальчика вам оставили? У них разве никаких родственников нет?

— Как же нет? — удивилась тетя Фаина. — Я и есть! Я им двоюродная бабка со стороны первой жены деда по отцу… То есть по отчиму. Да это все не важно, мы все родня. Ты не опасайся, Санька тебе не помешает, он воспитанный. И руки не свяжет, шуметь не будет. Я сама с ним заниматься буду. Не захочешь — и не увидишь, и не услышишь его ни разу. А захочешь душу погреть — так вот он, рядом… Ты когда-нибудь детей на руки брала?

— Н-нет… — Ася еще больше испугалась. — То есть да… Один раз, давно, еще на сестринской практике. Девочку одну на коленях держала. Но она уже большая была, все понимала, разговаривала хорошо…

— А! Ты думаешь, что он тормозит! — догадалась тетя Фаина. — Не, не бойся, пацан в порядке. А что тебя мамой назвал — так это у него привычка такая. Спросонья первым делом: мама! И ко мне так, и к бабке, и даже к деду… Понимает, что не мама, а по привычке все ж говорит. Сань, сам скажи Асе, что все понимаешь.

— Да! — Санька встал в кресле, придерживаясь за спинку, потоптался на мягком сиденье и опять потянулся к Асе: — Я понимаю! Все! Ты не мама. Ну ладно… На Шашу! Возьми на ручки. Я легкий.

И Ася взяла Саньку на руки. Санька обнял ее за шею, удовлетворенно вздохнул и доверительно сказал ей на ухо громким шепотом:

— Ну вот, видишь, как хорошо… Просто даже очень хорошо. Нет-да? Нет-да? Скажи — хорошо?

— Хорошо, — согласилась Ася.

Правда хорошо было. Очень хорошо. Душа грелась. С тех пор в доме тети Фаины перебывало много детей. Кого оставляли на пару часов: надо сбегать по делам, не с собой же тащить… Кого привозили на недельку-другую: мама попала в больницу, с ребенком сидеть некому. Кое-кто жил и по месяцу, и по два, и по три: в квартире ремонт, в ремонте маленькому жить нельзя. Впрочем, были не только маленькие. Были всякие — и средние, и большие уже. В общем, дети не переводились. Иногда жил один ребенок, иногда — двое-трое, иногда целый детский сад. На личный рекорд вышли в прошлом году, когда три дня подряд в доме жили двенадцать детей от двух до семнадцати лет. Потом их постепенно разобрали родители.

Время от времени Ася спрашивала тетю Фаину:

— А это чей родственник? И с чьей стороны?

— Наш, — уверенно отвечала тетя Фаина. — Чей же еще? А с какой стороны — это подумать надо. Сторон-то много… Я так думаю, что вот этот, черненький, — он с твоей стороны. То есть со стороны твоей бабки. Смотри, даже похож, да? Ну вот, я же знала, что родственник. А Надя сильно светленькая, так что твоя бабка тут, скорей всего, ни при чем. Скорей всего, это со стороны моей двоюродной сестры… То есть ее мужа… Вот кто совсем белый был… Прямо как твоя тетя Марта. Надо потом покопаться, не родня ли они между собой.

— Выходит, Надя и мне родня? — смеялась Ася.

— Выходит, и тебе, — серьезно отвечала тетя Фаина. — Я ж сколько раз объясняла: мы тут все родня.

— Если все родня, что ж их к другой родне не ведут? — не отставала Ася. — Всех — к нам!

— Так мы из всей родни самая близкая, — спокойно говорила тетя Фаина. — Дальней-то родне своего ребенка не всегда доверишь. А близкая родня — это, считай, своя же семья, только немножко расширенная… В своей семье ребенку можно сколько хочешь жить. В своей семье он никогда не подумает, что брошенный… Аська, а ты чего это все выспрашиваешь? Может, тебе дети мешают чем? Может, тебе не нравится, что их много так? Ты мне честно скажи, а то ведь я бояться буду, что тебе плохо тут.