Сладострастный монах
Шрифт:
Откинувшись на подушки, достойная хозяйка поместья подарила меня томным взглядом, который недвусмысленно говорил о том, что она станет моею, ежели я пожелаю иметь ее. Она нежно взяла мою руку и поместила ее промеж бедер, которые с похотливостью то разводила, то плотно сводила. В полуприкрытых глазах ее сквозило порицание за мою нерешительность. Думая, что аббат по-прежнему находится в комнате, я упрямо не поддавался ее чарам, и это в конце концов стало ей надоедать.
— Ты уснул? — насмешливо спросила она.
Я сказал ей, что не сплю. Безыскусственность моего ответа восхитила ее. В ее глазах я обладал прелестью невинности, столь лакомой
Видя, что я продолжаю оставаться безразличным, мадам Динвиль поняла, что ее метода безуспешна и что надо попытаться возбудить меня как-то иначе. Отпустив мою руку, она потянулась, делая вид, будто зевает, и открыла мне некоторые свои прелести. Инертность, которая владела мною с той минуты, как удалилась Сюзон, мигом улетучилась. Возвратившись к жизни, я испытывал зуд во всем теле. Мыслями я был далеко от Сюзон, ибо теперь все мои желания и помыслы сосредоточились на мадам Динвиль. Она сразу же заметила действие, произведенное ее уловкой, и, дабы возбудить меня еще сильнее и подвигнуть к решительным поступкам, поинтересовалась, что случилось с аббатом. Я огляделся по сторонам, но нигде его не увидел, а ведь его присутствие было последним, что удерживало меня от смелого шага.
— Он ушел, — отметила она и добавила: — Здесь довольно душно.
С этими словами она откинула одеяло, обнажив ослепительно-белое бедро, лишь самый верх которого был прикрыт краем рубашки так, словно в том был умысел, не позволявший моему взгляду подняться выше и удовлетворить мое любопытство, что чрезвычайно возбудило меня. И все же я сумел мельком увидеть пятно киновари, и оно чуть не свело меня с ума.
Я робко взял ее за руку, которую покрыл страстными поцелуями. В глазах моих горел огонь, и у нее глаза блестели. Все обещало нетрудную победу, да, видно, мне на роду было написано не использовать до конца возможности, что мне предоставлялись. В самый неподходящий момент появилась треклятая служанка, которую отправила Сюзон. Я поспешно отстранился от мадам Динвиль. Субретка, стоя в дверях, заливалась смехом.
— Что смешного? — спросила мадам, натягивая на себя одеяло.
— Хи-хи-хи, — покатывалась служанка, — монсиньор аббат…
— Ну, говори, что с ним?
Так, значит, она смеялась не над нами, а над Филло.
В эту минуту в комнату вошел аббат собственной персоной, прикрывая лицо батистовым платочком. С его появлением смех служанки усилился.
— Что с вами? — спросила мадам Динвиль.
— Смотрите сами, — ответствовал он, открывая лицо, на котором остался след словно от граблей. — Работа мадемуазель Сюзон.
— Сюзон? — изумленно воскликнула мадам Динвиль.
— Вот что она сделала только за то, что я попытался поцеловать ее, — хмуро заметил аббат. — Ее поцелуи очень дорого обходятся.
Я приятно удивился свободной манере, в которой аббат Филло рассказывал о своей неудаче, и стойкости, с которой он переносил насмешки мадам Динвиль.
Пока она совершала туалет, аббат, невзирая на печальное состояние своей физиономии, флиртовал с ней, отпускал фривольные остроты, помогал ей привести в порядок прическу и рассказывал забавные истории, от которых она смеялась до слез. Затем мы все отправились обедать.
За столом нас было четверо: мадам Динвиль, Сюзон, аббат Филло и я. Я сидел напротив Сюзон и являл собою жалкое зрелище. Аббат, место которого было рядом с Сюзон, сохранял самообладание вопреки непрекращавшимся подшучиваниям со стороны мадам.
Когда, после кофию, мы поднялись из-за стола, я незаметно кивнул сестре. Она поняла и первой покинула комнату. Я готовился проследовать за ней, но тут мадам Динвиль остановила меня, сказав, что ей было бы желательно, чтобы аббат и я сопровождали ее во время променада. Прогулка в четыре часа пополудни под жарким летним солнцем! Аббат нашел затею мадам странной, да только она предложила это отнюдь не затем, чтобы добиться его похвалы. Она знала свое дело. Будучи уверена, что Филло, по причине своей тщедушной комплекции и нежной кожи, не согласится гулять под палящими лучами, она безошибочно предугадала его отказ. Я тоже предпочитал уклониться, дабы остаться с Сюзон, но не успел придумать правдоподобного предлога, в результате чего стал козлом отпущения.
Мы неторопливо прогуливались, но не по тенистым аллеям, а между куртин и клумб, где лучи солнца были нестерпимыми. Единственной защитой мадам Динвиль служил маленький веер. У меня вовсе ничего не было, но я стоически переносил мучения. Аббат, сидя на крыльце, смеялся над нашей глупостью, однако после того, как мы совершили несколько кругов, он озадаченно умолк. Я по-прежнему не понимал, что на уме у мадам Динвиль. Также не понимал я,как ей удается терпеть палящую жару, которую даже мне с трудом удавалось переносить. Не догадывался я, какую дорогую награду приготовила мне мадам за верную службу.
Упорство, с коим мы продолжали прогулку, вскоре наскучило аббату, и он удалился в замок. Когда мы оказались на одной из дальних дорожек, мадам Динвиль повела меня в упоительно прохладную беседку.
— Разве прогулка наша закончилась? — невинно поинтересовался я.
— Нет, но, полагаю, на сегодня достаточно солнца, — отвечала она.
Пытливо посмотрев на меня, чтобы понять, не догадываюсь ли я об истинной причине променада, мадам убедилась, что мне и невдомек, какое блаженство она мне уготовила. Она взяла мою руку и с чувством сжала ее, а затем, словно в чрезвычайном расслаблении, положила голову ко мне на плечо, причем ее лицо оказалось так близко от моего, что я был бы болваном, ежели не поцеловал бы ее. Поцелуй был встречен безо всяких возражений.
«Ого, — подумал я, — так вот в чем заключается ее игра! Хорошо, что нас тут никто не потревожит».
И правда, беседка находилась внутри лабиринта, многочисленные повороты которого надежно укрывали на сот любопытных взглядов.
Теперь она села в траву под сень деревьев. Идеальное место для достижения цели, какую, не сомневаюсь, она преследовала. По ее примеру я присел рядом. Она подарила меня проникновенным взглядом, сжала мою ладонь и откинулась на спину. Веря, что наступила решительная минута, я приготовил свое оружие, но тут вдруг ее сморил сон. Сначала я подумал, что это легкая сонливость, вызванная зноем, и что мне будет легко растормошить ее, но когда она, после того, как я несколько раз повторил попытки разбудить ее, отказалась просыпаться, я, по простоте своей, поверил в подлинность ее сна, в чем поначалу сомневался, учитывая его внезапность и глубину.