Славься, Темная Властительница!

ivan_kun

– О боги, сначала не моли разговорить, а теперь её не заткнуть. Госпожа шпионка, описание армии нашего врага будь добра озвучивать в точном количестве, называя каждое подразделение. Это во-первых. А во-вторых, у меня, например, есть эльфийка, но я же не кричу об этом на весь Параракс.

– Она же сумасшедшая! – крикнула вслед королеве Жозефина. – И все элементалисты сумасшедшие! Они не созданы для того, чтобы править. Власть есть порядок. Всё, к чему прикасаются проклятые колдуны, обращается в хаос. Почему ты молчишь? Клаус, ведь верно? Ты же некромант, некроманты всегда отличались здравомыслием.

– Хаос? – лич с телом ребёнка на мгновение отвлёкся от заклинания. – Действительно.

Но ты должна знать кое-что ещё: никто не сравнится с элементалистами в умение хаос контролировать.

Из соседней камеры снова раздался стон. Она наконец вспомнила этот голос – кричал тот самый гость из Южной Гарвеи.

====== Любовь в среднем замке, большом городе, и хвойном лесу ======

Орки – самая яростная раса на Континенте. Как истинный воин, Шульц ненавидел и опасался зеленокожих. Ненавидел за тот ужас, что они принесли в Мизорсбург. И имя тому ужасу – картошка. О боги, будь проклят тот день, когда Королева заключила с ними торговое соглашение. Пока зеленокожие использовали деревянный инвентарь, с картошкой ещё можно было мириться, но когда производство лемехов, лопат и мотыг вышло на уровень мануфактуры, жить стало невозможно. Бескрайний океан клубней хлынул в столицу, в том числе и на армейскую кухню. А теперь угадайте, кто должен был её чистить? Молодой Хайниц готов был проклясть тот день, когда поддержал “великолепную” идею Густаво. Мало того, что над великим охотником на шпионов теперь потешался весь замок, так в наказание его приговорили к месяцу кухонных работ. Его! Одного!!! Лея, видите ли, слишком занята новобранцами, а Густаво по каким-то неведомым причинам помиловала лично королева Торвальд. Шульц чуть было не подумал чего-то такого, но вовремя опомнился – возвышенный, худощавый и плохо умеющий пить мужчина если и мог чего-то добиться от монарха, то только жалости. Но разве от этого легче? Взгляд скользнул по огромной горе корнеплодов, которая должна быть почищена к утру.

– Привет, Шульц, – резкий, натянутый как струна голос оторвал внимание паренька от картошки.

– Привет, Мила, – ответил он без особого энтузиазма. – Извини, что не вышел на прогулку. Как видишь, это немного невозможно, я все ещё наказан.

– Да разве это наказание? – хихикнула мисс Гудмен. – Пока у человека на месте глаза, пальцы и уши, его нельзя считать наказанным.

– Мда? А я вот смотрю, у тебя всё на месте, – усмехнулся Хайниц, – но чёрта с два поверю, что при таком характере тебя в детстве не пороли.

– Пороли? Ну что-ты! – девчонка чинно прошествовала вдоль наказанного. – Когда я плохо себя вела, мама с папой наказывали Феликса. Так звали нашу собаку. Поэтому я была очень хорошей девочкой, ну прямо ангелом.

– Может быть ангел протянет мне крыло помощи? – поинтересовался Шульц.

– Очень может быть, – совершив круг почёта вокруг картофельной горы, королевский палач устроилась напротив собеседника. Достав из внутреннего кармана один из скальпелей, она принялась преспокойно скоблить кожурку. Получалось не очень.

– Прости, первый раз снимаю кожу с чего-то столь молчаливого, – извинилась она.

Шульц сглотнул. При всей жестокости Мира в целом и его семьи в частности, шуточки Милы Гудмен могли вызвать легкий морозец даже у Хайница. С этой особой его свела случайность: во время дежурства во дворце, когда он подменял одного из родичей, парень услышал тот самый натянутый голос. Голос вещал о бренности мира, бренности людей и бренности всего сущего. Тогда Шульц ещё не знал, что голос является собственностью палача. Девочку в замызганном фартуке он принял за кухарку, слишком неловко готовящую бифштексы с кровью. Когда правда вскрылась, было уже поздно – ребята успели обсудить всех обитателей замка в

выражениях, которые Хайницы используют с той же частотой, с коей это делают клиенты мисс Гудмен. С тех пор они вроде как были друзьями. “Вроде как” потому что Шульц всё ещё не определил, чего больше хочет – схватить за горло эту вечно всем недовольную девку и придушить или... Об “или” он старался не думать. Не то, чтобы Мила была писаной красавицей, но было в ней что-то непонятно притягательное. А для вечно подкалывающего Ремильеро Шульца признать что-то в этом роде было равнозначно приравниванию себя к помешанному на королеве знаменосцу.

– Как работа? – он попытался уйти от неприятных мыслей, но тут же пожалел, что не прикусил себе язык. Глаза собеседницы уже загорелись.

– Ах, и не спрашивай! Поганее некуда! Эта блохастая сука просто невыносима. Я половину всего что знала на ней опробовала, а ей хоть бы хны. Даже не кричит. Подвывает иногда, шипит, сказится, но говорить – ни-ни. Знаешь, я тебя уважаю. Чтобы про тебя, Лею и Густаво в замке не болтали, пережить встречу с такой тварью и сохранить нервы – настоящий подвиг. О, кстати о подвигах, у меня тут для тебя небольшой подарок.

Молодой Хайниц напрягся. От той, что таскает на шее неведомую окровавленную штуку с кучей шипов и крючьев можно было ожидать чего угодно. Однако, даже несмотря на подготовку, подарок застал его врасплох: на кожаном шнурке, возникшем в руках девочки, точно сушёные грибы были нанизаны нос и два уха.

– Парарампам! – Мила улыбнулась чистой невинной улыбкой королевского палача.

– Что. Это. Такое.

– Разве невидно? Ожерелье, – мисс Гудмен приставила верёвочку к шее. – Правда мило смотрится?

– Но, человеческие части тела. Там. Ведь. В смысле. Есть.

– Ага. Это я у твоей шпионки одолжила. Вы же вроде как враги.

– Да. Конечно. Враги, – молодой лучник переводил взгляд то на уши, то на улыбающуюся мордаху девчушки. – Только вот не понимаю, для чего оно мне нужно. А ещё очень надеюсь, что ты не говорила ей, для кого мастеришь подарок. Если тварь вырвется...

– Ха-ха, не боись! Из этих кандалов и орк не вырвется, скорее руки себе оторвёт, – успокоила товарища Мила. – А подарок... Ну, разве вы, воители, не цепляете к поясам отрубленные головы? Не шьёте шуб из скальпов убитых врагов? Не строите из их костей колыбелек? Неужели не берёте что-нибудь от убитых противников на память?

– Деньги, драгоценности, членов семей, если симпатичные, антиквариат, выпивку, – список был отчеканен с завидной скоростью и тактом. – Уши не берём. Мы ж не северяне. И не южане. И не орки. Хотя эти твари на память кости берут, обычно после того, как сварят с них бульон.

– Фи, как скучно. Вы, Хайницы, самые банальные вояки на свете, – девочка подкинула картофелину, ловя её острием скальпеля. – Тогда я себе ожерелье оставлю. На маскараде, может, пригодится, южанкой наряжусь.

– Ну почему же банальные, – попытался отстоять своё Шульц, – у нас есть свои традиции, верования всякие. Вот например сделай ты ожерелье не из ушей, а из зубов – цены бы ему не было. В смысле, была бы ого-го цена! Зубы оборотня приносят удачу в бою!

Мила встрепенулась. А в следующую секунду по скуластому лицу расплылась блаженная улыбка. Мисс Гудмен, конечно, денег со своего приятеля не возьмёт. Ещё бы брать деньги с того, кто подкинул такую выгодную идею. Клещи у неё есть, осталось только найти дрель и маленькое свёрлышко. И девочка уже знала, у кого их брать. Вот прямо придёт и скажет – это для зубов. Эльфийка даст. Дала же когда-то утюг. А то, что одежду перед глажкой снимать вовсе не собиралась, не эльфийского ума дело.

– Будут зубы, – ободряюще объявила палач. – Для тебя бесплатно.