След 'Альбатроса' (Танцы со змеями - 1)
Шрифт:
Праздник мог превратиться в позорище, но тут его спас, даже о том не догадываясь, Бурыга.
– От эти три ржавые кильки мы и пощ-щупаем!
– он помял паркий воздух кают-компании толстыми красными пальцами и озорно щелкнул ими.
– Но только после обеда. "Баклан"* на флоте - первое дело. Да?
– Повернулся к окошечку, и оно, отзываясь на его магический взгляд, рывком открылось. В деревянных планках, словно в багетной раме, сочным портретом красовалась щекастая физиономия гарсона, на котором даже сквозь трехдневную щетину красными пятнами высвечивал румянец...
Три треугольника - три попытки. Как
"Альбатрос" стал на якорь. Судно, сидящее на мели, еле угадывалось на горизонте подрагивающей черной точкой. Казалось, что оно не просто лежит на нитке горизонта, а вибрирует, будто
– ----
*"Баклан" ( флот. жарг.) - еда.
канатоходец на проволоке, и, если не поторопиться "Альбатросу", то
не выдержит и упадет на ту сторону, за горизонт.
Спустили шлюпку. Иванов, который не умел плавать, впервые за все время пожалел, что в командировку отправили его, а не Петрова. Но другого выхода не было. Он обязан был вместе с командой шлюпки добраться до судна.
На борту к тому времени все уже знали, что идут "мочить" бандюг с яхты, и потому никого не удивил слишком грозный вид матросов в касках и с "калашниковыми" на груди поверх оранжевых спасательных жилетов, которые строем стояли на шкафуте над прижавшейся к "Альбатросу" шлюпкой.
"Бронежилеты бы им вместо пробковых жилетов," - подумал Анфимов, но, представив, каково было бы морякам сидеть на таком пекле под металлическими плитами, в какой-то мере даже успокоился, что нет на борту бронежилетов. И без того по вискам и скулам уже сбегали из-под касок первые сочные капли пота.
Инструктаж получился коротким. Как вести себя в шлюпке, матросы знали и без этого. А как вести бой с яхтой, Анфимов представить себе пока не мог. Так - общие слова о бдительности и взаимовыручке. И - самое главное беспрекословно подчиняться Киму, которого он назначил старшим в шлюпке.
Маленький плосколицый Ким от осознания важности порученного дела еще сильнее сощурил глаза, и те совсем исчезли с его смуглого лица.
– Гребцы - в шлюпку!
– отрывисто скомандовал он, и моряки быстро заняли свои штатные места. Самые крепкие, плечистые - на кормовой доске-сидении, которую, к удивлению Иванова, они тут же обозвали банкой.
Следом за гребцами в шлюпку спрыгнул высокий мичман с мощными кавалерийскими усами на молодом, не умеющем скрывать клокочущие в теле силы, энергичном лице. Он заправил в стальную обойму флагшток с еще советским, звездным и серпасто-молоткастым Военно-Морским Флагом, помог сесть в шлюпку Иванову, отдал честь старшему перехода - Киму - и пристроился на корме на маленьком
– С Богом!
– не по уставу проводил Анфимов.
– Протянуться!
– яростно крикнул мичман и под толчки отпорными крюками по борту "Альбатроса" переложил руль в направлении от корабля.
Серо-синяя махина начала медленно отплывать в сторону, хотя на самом деле никуда она не отплывала. Просто шлюпка на инерции толчка вышла на чистую воду, и мичман все так же громко - чтоб слышали и на корабле гаркнул:"Уключины вставить!"
Матросы достали откуда-то из-под ног стальные вилки, которые показались Иванову в чем-то схожими с ухватами для горшков в его родном вятском селе, вставили их в гнезда.
– Весла разобрать!
– опять прямо в ухо Иванову проорал мичман, а чуть позже, когда почти четырехметровые весла вошли в уключины, зачем-то еще раз сказал: - Весла...
– и Иванов уже решил спросить, какой в этом смысл, как его тут же оглушили продолжением фразы: - ... на воду! Раз-два-а-а-три! Раз-два-а-а-три!
– задал ритм мичман и, поняв, что загребные уже и без его считалки взяли темп "тридцать в минуту", решил просветить важного гражданского пассажира:
– А знаете, из какой породы дерева делается шестивесельный ял?
Иванов отрицательно покачал головой, что очень обрадовало мичмана.
– Дуб, ясень и сосна. Но в основном - дуб. А весло - или из ясеня, или из бука. А осадка какая у яла, знаете?
Ким повернул к Иванову хмурое, с резким налетом озабоченности лицо и почему-то пояснил:
– Ял - это правильное название нашего типа шлюпки. Осадка - полметра. Рифов особо опасаться нечего, но немного попетлять придется. Пересядьте, пожалуйста, на мое место.
Теперь Ким оказался рядом с мичманом и, посмотрев снизу вверх на его сразу погрустневшее, с опустившимися крыльями усов лицо, приказал:
– Держи, старший боцман, пока вот это направление. И жди новых команд.
– Он вынул из кармана и захрустел на коленях схемой прохода между рифами - прохода сложного, слаломного, может и не совсем необходимого для шлюпки с осадкой всего в полметра, но уже выбранного, утвержденного, а, значит, требующего точного выполнения.
Пальцы мичмана, крепкие мозолистые пальцы в рощицах смоляных волос, подали вправо головку руля и узкое деревянное перо направило ял влево. Лопасти весел в поблескивающих на солнце стальных оковках взбивали и взбивали синюю воду.
– А ведь мозоли набьем с непривычки, товарищ старший лейтенант, - не оборачиваясь, как бы одной спиной, обратился к Киму правый загребной.
– Ничого!
– ответил за офицера левый загребной, рыжеволосый, сутулящийся моряк.
– Зато тут гарнише, ниж у экран по пивдня пялитысь!
Черный остров судна с каждым пройденным кабельтовым все светлел и светлел: из смоляного, как тушь, переплавился в коричневый, потом в рыжий и, кажется, должен был вот-вот изменить цвет, но ничего этого не происходило. Он замер в одном грязно-рыжем колере, будто хамелеон, испугавшийся незваных визитеров и забывший о своей способности менять цвет. По синей шкуре моря белые и красные пятна выдавали рифы, над известковыми щупальцами которых покачивались взвеси из песчинок и осколков кораллов, зеленые - острова водорослей, начинающих сезон цветения, который завершится осенью целыми лугами подводных трав.