След 'Альбатроса' (Танцы со змеями - 1)

Христофоров Игорь

– С корабля - ничего?
– сел на кровати Майгатов и стал одеваться.

– Какой там корабль! Живешь тут как в глухомани. Если новость придет, так уже заранее знаешь: указание какое-нибудь. Любят у нас указания давать! А о последствиях никто не задумывается. Лишь бы скомандовать. Вот и сегодня...

Дверь яростным скрипом опять выдала какого-то гостя. Майгатов не без раздражения приготовился увидеть хмурую физиономию Веры, которая вполне могла после кондиционера утащить к себе в комнату и его единственную мебель - тумбочку. Но из-за Леонида Ивановича вынырнуло круглое курносое лицо Иванова, которое сейчас, после нескольких дней свидания с тропическим солнцем, вылиняло и стало пятнисто-красным.

–

Всем - добрый день! Тебе привет от экипажа, - плюхнул он на колени Майгатова пузатый полиэтиленовый пакет, по-свойски, как столетний друг, пожал руки врачу и Майгатову и заозирался в поисках стула.

– Без халата... знаете, - конфузливо попрекнул Леонид Иванович. Оденьте мой, - и с явным удовольствием освободился от узкого в рукавах, накрахмаленного до картонности халата.

– Порядок есть порядок, - подчинился ему Иванов, от энергичной, порывистой фигуры которого так и расходились по комнате волны уверенности, оптимизма, даже радости.
– Меня здесь все пытаются в свою спецодежду облачить. Анфимов на корабле - в свою, синюю, вы - в белую. А, интересно, в посольство пойду, там-то как: во фрак, что ли, переоденут?

– Уже уезжаете?
– по-своему понял фразу о посольстве Леонид Иванович.

– Через два дня, - с удовольствием ответил Иванов.
– Сэкономил двое суток для осмотра, так сказать, достопримечательностей. Хочу в Хадрамаут нагрянуть. Говорят, зрелище неописуемое. Белые небоскребы на фоне серых гор. Это правда, что именно здесь, еще задолго до американцев с их Манхэттеном, в Хадрамауте появились первые дома-небоскребы?

– Не знаю, - пожал плечами Леонид Иванович.
– Это же далеко на юг от нас. А у нас работы, знаете, сколько. Некогда по экскурсиям...

– Вы - как тот коренной москвич, что ни разу за свою жизнь в "Третьяковке" не был. А жизнь-то идет...

– Ну что ж сделаешь... Все не пересмотришь...

– А знаете, что древние жители Хадрамаута, "хады" или "ады" - их по-разному называли, бросили в свое время вызов аллаху и попытались создать райские сады на земле. Аллах не мог оставить без наказания такую неслыханную дерзость и разрушил города "хадов". Или "адов". А их превратил в обезьян. Эта легенда есть в Коране.

– Огурцы вам нельзя, - обратил внимание на пакет Леонид Иванович.
– И на будущее: на полгода об огурцах в любом виде и сладком, болгарском перце забудьте. Плохо для кишечника. А что там еще?

– Помидоры, батон в целлофане, банка, кажется... да - шпрот, - чуть ли не с головой окунулся в пакет Майгатов.
– И еще - таранька.

– Знаете что... дайте-ка мне этот "привет" целиком, - властно протянул руку Леонид Иванович.
– А то ваши моряки так вас накормят, что придется по второму разу вас с того света вытаскивать.

– А вы знаете, что именно здесь, в юго-западной Аравии, властвовала царица Савская, в которую влюбился мудрый Соломон? И именно здесь разворачивались события сказок "Тысячи и одной ночи"?..

– Я вам стул принесу. Опять его Вера куда-то утащила, - решил отделаться от брызжущего эрудицией Иванова так и не избавившийся от своей грустинки Леонид Иванович.

– Как они там?
– спросил Майгатов и ладонью предложил Иванову сесть рядом с ним на кровать.

Но тот порывисто прошелся к окну, чуть прикрыл одну ставню, обернулся и, став из-за светящегося ореола как бы без лица, неспешно рассказал о нападении на "Альбатрос", об убитом Абунине, о дикой гонке за не той яхтой и, когда все горькое, кажется, окончилось, вышел из света и, обретя вновь веселые, задорные черты лица, похвастался:

– А иршан мы все-таки спасли...

– На той "ржавчине"?
– догадался

Майгатов.

Иванов вальяжно кивнул. В белом халате, который пришелся ему впору, он был больше похож на доктора, чем Леонид Иванович, и, когда наконец он все-таки сел на принесенный инфекционистом хилый венский стульчик, Майгатов почувствовал, что только он, Иванов, сможет излечить его от всех болезней сомнения и непонимания, которые так долго донимали его. Он видел звенья цепи, но у него не было ключа для того, чтобы их связать воедино. "Ирша", пираты, плен, погибший Абунин, который теперь горькой каплей стоял у сердца, существовали в какой-то явной последовательности, закономерности. За долгие больничные ночи и еще более долгие нудные в своей жаре и однообразии дни он часто думал об этом, но в этих мыслях было скорее скольжение по фактам, чем проникновение в них. Он ходил, как тот кот вокруг двери в чулан, из-под которой сочились вкусные запахи, и знал даже, что это за запахи, но не знал, как к ним добраться. События игральными картами тусовались в руках, и он никак не мог понять, с какой "масти" нужно ходить, чтобы выиграть эту игру. Новость о все-таки состоявшемся нападении, которое он не смог предотвратить, новость о погибшем Абунине, под фамилией которого он сидел на допросе в том темном, сыром трюме, не только не разрешили его сомнения, а, наоборот, запутали окончательно. И когда озабоченный Леонид Иванович ушел из комнаты, а Иванов сел на стул и уверенно закинул ногу на ногу, Майгатов понял, что сейчас узнает все.

Но Иванов неожиданно начал не с того.

– А я на "Альбатросе" на твоем месте спал.

– Понравилось?

– Ничего, жить можно. Только подушка сначала смущала.

– Цифры?

– Вообще-то да. Такие огромные, черные, прямо на белой подушке. И якорь такой огромадный. Честно говоря, первый раз как на грязь ложился.

– Имущество маркировать надо. А то, что размер великоват... Это уж как начальники сверху определили: номер войсковой части и якорь - символ флота - обязательно.
– Запах черного хлеба все еще стоял в носу, но неожиданно объявившемуся аппетиту, кажется, хватило бы и тех кусков лепешки, что лежали на тумбочке рядом с явно остывшим, уже не выпускающим вверх щупальце пара, чаем.
– Вы разрешите, я перекушу?

– Конечно-конечно, - мягко улыбнулся белесыми усиками морщинок у углов глаз Иванов.
– "Баклан" - первое дело на флоте...

– Ого-о!
– прожевывая пресную, жестковатую лепешку, восхитился Майгатов.
– Уже научили?

– У вас не комбриг, а прямо Нестор-летописец. На все случаи жизни хохмы, присказки, приметы, случаи...

– Все правильно - Нестор. Только не летописец, а Нестор Махно.

– Анархист, что ли?

– Примерно.

– И в чем же это выражается?
– сбросил ногу с ноги Иванов и выжидательно подал корпус вперед.

Холодный глоток чая скользнул в горло и трудягой-локомотивом шустро потолкал перед собой, казалось, навеки застрявший комок теста.

– Не хотелось бы об этом. За глаза все-таки...

– А если в общем, по-философски?

– Понимаете, Бурыга из разряда таких людей, которые признают только тот закон, который согласуется с его желанием. А если он что-то приказал, то считайте это приказание - вновь изданным законом. Короче говоря, "волевик".

– Ну-у, таких "орлов" в любой конторе хватает. Помнишь, как Чаадаев говорил:"На Западе все делается по закону, а в России - в порядке исключения", - помолчал, припоминая нить разговора.
– Да - так вот мне в твоей каюте понравилось. Нижний ярус. Две койки. Как в спальном вагоне поезда... А вот ты скажи: место меняется с ростом по служебной лестнице или так, как пришел, так и остается?