След 'Альбатроса' (Танцы со змеями - 1)
Шрифт:
– Рейтер, - недовольно поправил бородач, по-американски надавливая на гортанное, грубое "р".
– Ну да - Рейтер, - обрадовался Леонид Иванович.
– Но только на десять минут. Офицер болен и его нельзя утомлять.
Майгатов удивленно выслушал последнюю фразу и понял, что именно в ней - спасение от будущей назойливости журналиста.
Леонид Иванович предложил Лене выйти первой, и она недовольно выполнила его приказание, потерянно обернувшись на Майгатова. Он прочел все чувства в ее глазах и почему-то сказал ей вслед:
– Десять
Бородач сел визави, точно на то место, где еще минуту назад находилась Лена, и это показалось Майгатову еще более неприятным, чем сам визит. Журналист был одет подчеркнуто по-журналистски: серый, густо обсыпаный мукой перхоти, жилет с миллионом разнокалиберных карманов, которые покрывали не только всю ткань жилета, но и сами себя, потрепанные, с бахромой ниток по низу, вареные джинсы, огромные для его роста кроссовки "Найк", один вид которых вызвал удивление у Майгатова - он подумал, что бородачу, скорее всего, начхать на свои ноги, которые, судя по всему, уже сварились всмятку под черной кожей кроссовок. Русый, с рыжими блестинками, обод растрепанных и нечесанных лет десять волос, делал его похожим на Эйнштейна и хиппи семидесятых годов одновременно.
Майгатову вспомнилась знаменитая бурыгинская фраза:"На флоте четыре типа стукачей: особисты, журналисты, политработники и остальная шелупонь, которая на них работает." И еще Майгатов подумал, что нужно бы затребовать у этого типа ксиву, но раз уж Леонид Иванович привел, значит, проверил.
– А как вас звать?
– все-таки спросил он.
– Майкл Пирсон. Зовите просто - Майкл.
– Хорошо, - согласился Майгатов, хотя так и не понял, какая в этом простота.
– До Рейтер дошла информация о нападений на вас, на кораббель...
– На корабль?
– кулаком прикрыл выдавший его тревогу рот.
– А ви не снали?.. Да, било нападений, но бесресултатно...
– Что значит: безрезультатно?
– Ну ... как скасать... нападавшие ретировались, - тщательно выговорил он последнее слово.
– Понятно, - проговорил в кулак Майгатов, хотя так ничего и не понял.
– Но у нас нет подробность о судне, который затонуль...
– Об "Ирше"?
– Да-да, - обрадовался словоохотливый бородач.
– А где вы русский так хорошо выучили?
– выжидательно поинтересовался Майгатов, но иностранец ответил быстро, явно без придумываний:
– В Москве. Сем лет в представителстве Ассошиэйтед Пресс. Это уже сюда, в Аравию, попал в Рейтер...
– Как вас бросало-то!
– Што делат? Конкуренсия!
– так внушительно произнес это слово, словно в нем был весь смысл его жизни.
– "Ирша" утонуль?
– К сожалению, - недовольно ответил Майгатов, хотя отвечать вообще не хотелось.
– Моряки погибель?
– Н-не знаю. Может быть. На борту их не было.
– А товар?
– Что - товар?
– не понял Майгатов.
– Товар - рис - вы успель себе перегрузить? Это всье-таки денги, потрясал своей осведомленностью бородач.
– Да на кой он нам сдался!
–
– И без этого риса на юте бардак от мешков! Деньги! Это чужие деньги. Нам-то они зачем?
Бородач куснул серую мочалку уса, что-то чиркнул по-английски в блокнот, хотя диктофон "Панасоник" терпеливо крутил и крутил бабины махонькой кассетки в своем черном трудолюбивом, как сами сделавшие его японцы, теле.
– А ви не искаль моряков с "Ирша"?
– оторвал он от блокнота ставшие какими-то пустыми, безразличными, глаза.
– А где их искать?
– Что: никаких догадок?
– Никаких, - тихо начинал нервничать Майгатов.
– Ви разрешайт, я вас сниму?
– полез он в черный кофр, утяжелявший его бок.
– Первополосни снимок: официр, сбежавши от пират...
– Знаете что?!
– недовольно встал Майгатов, которому совсем не хотелось увековечивать для истории свою измученную болезнью, небритую физиономию.
– Все! Десять минут истекли!
– Вошло в дверь его спасение. Леночка еще шире распахнула створку, словно боялась, что имеющейся ширины не хватит, чтобы побыстрее выдворить визитера, и, к удивлению Майгатова, властно потребовала: - Прошу покинуть территорию больницы. Здесь - карантин.
Бородач ожидал, кажется, всего, что можно было ожидать от людей, не любящих в основной своей массе журналистов, но такая резкость со стороны женщины удивила его, и, смутившись, он затолкал фотоаппарат в кофр, торопливо схватил с тумбочки диктофон и, по-рачьи пятясь, вышел из комнаты. Он что-то еще сказал там, но Лена так резко захлопнула дверь, что грохот перекрыл его тихие слова.
6
Обед на "Альбатросе" в этот субботний день начался на час с лишним позже. Виной тому были моряки с "Ирши", которых пересаживали на подошедший из Ходейды катерок. А в порту, у причалов, нами же когда-то и построенных, их уже ждало судно калининградской приписки, стоявшее под загрузкой кофе. Вместе с моряками покинул корабль и Иванов, что сразу сделало Молчи-Молчи каким-то грустным и покинутым. Как только с кнехтов "Альбатроса" упали чалки катерка, и он с натугой в старческом, изношенном теле запыхтел к берегу, Молчи-Молчи ушел в каюту и на обед не появился: то ли строчил отчет, то ли плакал навзрыд об исчезнувшем празднике.
В виде компенсации за суточную кормежку такой оравы от калининградцев на "Альбатрос" перегрузили несколько ящиков с говяжьей тушенкой, пару мешков гречки-ядрицы и даже - для офицеров и мичманов - ящик шпрот. Но больше всего потрясли моряков не консервы, от которых их уже давно воротило, а ящик помидор и - почему-то в сумке - огурцы и несколько едких стручков красного перца.
Помидоры и огурцы по приказу Анфимова поделили поровну между кубриками, совсем немного отобрав для офицеров, а вот горький красный перец Бурыга конфисковал в пользу самого себя. Возможно, это был лучший выход из положения, потому что поделить три перчины на семьдесят ртов можно было чуть ли не делением их на атомы.