След голубого песца

Суфтин Георгий Иванович

В эту метельную ночь не спал и Юрбей. Он тоже до утра крутился в своем стаде. А на рассвете поехал посмотреть ловушки, поправить те, что занесло снегом. Метель совсем улеглась. Воздух был прозрачен и синь. Свежий снежок, прихваченный утренним морозцем, хрустел под полозьями нарт. Юрбей привычно всматривался в даль, полную неясного мерцания. Что же там чернеет у сопки? В тундре ничто не ускользнет от глаза охотника. Появился новый чум, надо посмотреть, кто прикочевал. Затемнело пятно на снегу, нельзя не съездить, может, там человек из сил выбился, помощь нужна. Смотрит Юрбей на смутный предмет, различать начинает. Шест поставлен на склоне сопки, на шесте флаг, кажется. Не редакция ли сюда прикочевала? Юрбей

направляет туда передового. Подъезжает ближе. Не флаг на шесте — обрывок шкуры. Неладно дело. Человек знак подает: в беду попал. Так и есть. Из сугроба торчит пола малицы. Разрывает Юрбей сугроб, вытаскивает человека и вскрикивает. Он узнает Ясовея. Тот без сознания. Юрбей сгибает ему руки, ноги, трет снегом виски, мнет грудь. Ясовей стонет, просит пить. С трудом открывает глаза, произносит слабым голосом:

— Ящик... там...

«Без памяти, наверно. Пустое говорит», — думает Юрбей. Он укладывает Ясовея на нарты, привязывает тынзеем и отвозит в чум. Постепенно больной приходит в себя. И опять он первым словом спрашивает:

— Ящик привез?

— Какой ящик? Чего пустое твердишь. Отлеживайся давай...

Ясовей болезненно морщится, приподнимается на локтях.

— Поезжай обратно. Ящик разыщи... Привези... Слышишь? — с усилием произносит он и, обессилев, падает на подушку. Юрбей недоумевает, какой у него там ящик. Не деньги ли? Может, золота накопил, в пургу хотел перевезти, чтобы никто не увидел. Не тестево ли золото к себе переправлял? Хитрые люди, поди их раскуси. Разобрало любопытство Юрбея. Поехал к тому месту, где шест с обрывком полы от совика стоит. Стал искать кругом. Невдалеке от того сугроба, где лежал Ясовей, ящик обнаружил. Цинком окован. Тяжелый. Поднимая на сани, слегка тряхнул, прислушался, не звенит ли. Нет, не звенит, пожалуй, не золото. Стал разочаровываться. А может, водка? Еще тряхнул, послушал — вроде булькает, вроде нет, не разберешь. И не водка, значит. Однако, не оставлять же. Раз так беспокоится, видно, нужное что-то.

Не успел войти в чум, Ясовей спрашивает, привез ли ящик.

— Там, на санях, — равнодушно махнул рукой Юрбей.

Ясовей сразу успокоился. Лицо подобрело, заулыбался.

— Спасибо, Юрбей. Ты спас всех оленей в нашей тундре...

— Те! Ты ещё не пришел в ум? Пей-ка чай, может, очухаешься.

Ясовей взял чашку, с жадностью начал глотать горячий чай. Юрбей тоже пьет чай и сгорает от любопытства, что у Ясовея в ящике. Раз так заботится, видимо, дорогое что-то. Глотнет, посмотрит на Ясовея, ещё глотнет, еще посмотрит. Не выдержал, глотнул два раза кряду, спросил:

— Ты куда, учитель, ездил? Чего привез-то?

— Далеко ездил...

— Те-те-те! В такую пору, да ещё в пургу!

— Да уж так привелось. В ящике-то вакцина...

— Чего такое?

— Вакцина. Для прививок оленям. Не сделали бы прививок, всех оленей могли погубить. Пришлось ехать...

Юрбей подумал: «Тебе-то какая забота об оленях, своих ведь у тебя оленей нет». Да промолчал. Протянул табакерку.

— На, понюхай. Голова прояснится, силы прибавится.

Ясовей принял табакерку.

— После такой пурги, пожалуй, не мешает и понюхать...

Юрбей сидел, раскачивался, мурлыкал под нос, теребя бородку, потом спросил:

— Как добирался? Дорога-то порвалась...

— Еле доехал, Юрбей. Думал, погибну. И погиб бы, ежели не ты, — ответил Ясовей. — Олени выбились из сил, а тут на пути оказалась широко разлившаяся речка. Ехал-ехал вдоль берега, думаю, найду русло, покрытое льдом, переберусь как-нибудь. Не мог найти. Тогда решил пустить оленей вплавь с санями. Так и сделал. Олени переплыли, но сани при подъеме на берег перевернулись и зацепились. Олени начали дергать. Сани уперлись крепко. Лопнули постромки и олени разбежались. Сам я с большим трудом перебрался на льдине. Но как быть с ящиком?

Решил тащить сани на себе. Весь день тащил, умаялся. А вечером началась пурга. Кружил, кружил с санями, из сил выбился, направление потерял, свалился около сопки. Хорошо, что на старом чумовище шест оказался. Привязал полу от совика, поставил шест в сугроб. И уж больше ничего не помню...

В тот же день в стадах товарищества «Яля илебц» начали делать прививки. Назавтра вакцину развезли по другим колхозам. А ещё через несколько дней прививки производили и в стадах единоличников. О том, как удалось доставить вакцину в тундру, мало кто знал.

К Юрбею приехал Куроптев. Не зря приехал, поделиться успехом. Заявленье-то до окружкома дошло. Приезжал инструктор. Возмущался поведением Ясовея. Плохо ему будет. Укоротят руки, хватит оленеводов с толку сбивать.

— Говорят, он вакциной тестя своего снабдил. И это ему запишется. Кулацких оленей от гибели спасал, — посмеивался Куроптев. — Ты, брат, не отступайся, Юрбей. Вся вода на твою мельницу льется...

— Какая вода льется, непонятно, — после долгой паузы отозвался Юрбей. — Мне никакой воды не надо...

— Чудак ты, это так говорится. Ясовея возьмут на притужальник, тебе польза будет. Да ты чего сегодня кислый такой?

— Я не кислый, горький. Головой маленько-то работаю. Не мешай.

Он отвернулся, постучал согнутым пальцем о табакерку, зарядился крепкой понюшкой, собрал широкое лицо в десятки мелких морщинок.

7

Нюдя плакала у постели Ясовея. Он держал её руку в своей, улыбался и не знал, как утешить жену, какое ей слово сказать. Вот всегда они такие, женщины, плачут понапрасну, страхов себе всяких навыдумывают... Нюдю утешала Галина Васильевна.

— Всё в лучшем виде. Отдохнет денька два-три, встанет, может опять ехать, если захочет... Если ты его отпустишь, Нюдя, — поправилась она с улыбкой.

Нюдя тоже улыбнулась.

— Отпустишь не отпустишь, он всё равно поедет. Он такой...

— Он такой, — подтвердила Галина Васильевна. — Ничего, всё в порядке. Поправляйтесь, Ясовей. Я больше не нужна, ухожу...

После ухода доктора Нюдя снова заплакала. Ясовей удивился. Что с ней? Раньше не была такой плаксой.

— Плакса же ты стала, моя маленькая. Почему так, объясни...

Она всхлипывала и прижималась щекой к его щеке. И Ясовей услышал, как она тихо-тихо сказала:

— В такое время уехал невесть куда. А если бы случилось что, оставил бы меня с малышом...

— Что? Повтори, что ты сказала...

— Скоро у тебя сын будет, вот что...

За окном новые сумерки собирают густую синь. Над тундрой веет дыхание весны. Наполняются вешней водой реки. Вспучившись, темнеют озера. Набухают почки прибрежного тальника, готовые вот-вот лопнуть. Исхудавшие за зиму олени скопом кидаются на проталины, где дерзкая зелень лезет прямо из-под снега. Скоро, скоро просторы тундры огласятся журавлиным клекотом, на глади чистых озер будут плескаться белоснежные лебеди. Жизнь хороша. Так хороша жизнь, что хочется петь полным голосом, всем сердцем.

Вода стремится к морским просторам,Назад вернуться она не может.Веселый ветер летает всюду,Он много видит, он много слышитНочами месяц над тундрой светит,Плывут сияний седые космы.Кому доверить тоску девичью,Кто о любимом сердцу расскажет?

Звучит песня в мягком рассвете наступающего дня или в сердце она звучит — Ясовею не разобрать. Он ласково гладит руку жены. Какое сегодня хорошее утро, нежное, теплое, как ладонь любимой.