Следствие не закончено
Шрифт:
— Как же это ты, Егор Васильевич, не уберегся?
Потом, как сквозь дремоту, неясно проступал полевой госпиталь, по-матерински ласковые руки сестер, по-отцовски строгое лицо хирурга с усталыми глазами, режущая боль в плече.
Чья-то горячая кровь — ивановской ли ткачихи, или студента из Ленинграда, а может быть, колхозницы из-под Киева — вернула Егору жизненную силу. Но в строй он возвратиться не смог. Связки срастались медленно, рука слушалась плохо, хотя врач и успокаивал:
— Побольше бы таких ранений, — испугом отделались, молодой
Однако на рапорт «молодого человека» с просьбой вернуть его обратно в часть последовал категорический отказ. Егора хотели послать в санаторий, но он попросил отправить его на лечение домой.
Колхозники Новожиловки встретили вернувшегося с фронта земляка очень радушно; наперебой зазывали в гости, расспрашивали о войне, по нескольку раз заставляли повторять скупой рассказ о том, как Егор с Сергеем Чивилихиным взяли в плен финского солдата. «А обличье у него какое? А говорит чудно, поди-ка?» — вытягивали бабы подробности у неразговорчивого парня. Мужчин, конечно, интересовали вопросы посерьезнее: о вооружении противника, об укреплении на линии Маннергейма, о действиях авиации.
Колхоз выделил в распоряжение Егора подводу для поездок в районную поликлинику, обеспечил продуктами и приставил к нему на первое время женщину для услуг, хотя особой надобности в этом не было. Все женщины и девушки села наперебой спешили поухаживать за раненным в бою красноармейцем.
Однако самого Головина очень смущало, что почти все считали его — рядового и, в сущности, не проявившего особой воинской доблести бойца — героем. Больше того — он расценивал свое ранение как промах.
Поправлялся Егор быстро и спустя две недели уже вышел на охоту. Пробродил по тайге весь день, но вернулся, правда, с пустыми руками.
Первая встреча с Настей после возвращения Егора в Новожиловку произошла в доме Чивилихина. Хотя Егор и знал, что Ефим Григорьевич относится к нему недоброжелательно, да и сам никакого желания видеться с отцом Сергея и Насти не испытывал, но все же зашел к Чивилихину рассказать о сыне. А сделал это потому, что уж очень захотелось Егору повидать Настю.
И нужно сказать, что время для посещения выбрал удачно: Настя была дома одна. Она только что управилась с коровой и была одета в выцветшее платье и большие, растоптанные валенки. Поэтому неожиданный приход Егора смутил девушку вдвойне.
За два года, что они не видались, Настя выросла и оформилась: исчезла угловатость, плавными стали движения и походка, по-иному, с девичьим любопытством взглянули на Егора глаза.
— Да ты совсем невеста стала, Настасья Ефимовна, — сказал Егор, оглядывая легкую, чуть суховатую фигуру Насти.
— А батя в правление ушел, вот беда! — поспешила сменить тему разговора девушка. — Вы присядьте, Егор Васильевич, я сейчас.
Настя вышла в нетопленую горницу, а Егор, не раздеваясь, присел на стул, смял в руках ушанку и просидел так до тех пор, пока девушка не появилась вновь уже в новом платье и туфельках на высоком каблуке. Русые волосы были гладко зачесаны
— Раздевайтесь, Егор Васильевич, а я сейчас самоварчик спроворю, — сказала Настя, стараясь не встречаться взглядом с Егором, потом улыбнулась: — Рассказали бы, как вы с Сережей финна ухватили и вообще про войну. Слышь, трудно там нашим приходится?
— Да, не легко, — рассеянно ответил Егор. Он неотрывно следил за девушкой, отмечая в ней все новые и новые достоинства.
— Поболе двух лет вас, Егор Васильевич, дома не было, — как бы отвечая мыслям Егора, сказала Настя. — Небось и Сережа наш теперь другим стал?
— А я разве изменился? — спросил Егор.
— Ужасно! — искренне вырвалось у Насти.
— Хуже стал?
Настя повернулась к Егору и в первый раз пристально оглядела его. Глаза девушки лукаво сощурились.
— На свежий глаз, может, и хуже, а кому после разлуки еще больше приглянетесь.
Егор сразу понял, что Настя намекает на Антониду Козыреву, и это показалось обидным: ведь после возвращения он избегал встречаться с Антонидой даже на людях. Зачем же старое ворошить? Хотел было ответить Насте резко, но сдержался. Расправил на кулаке шапку, безразлично взглянул в окно.
— По мне — хоть бы и никому не приглянулся. Холостому-то разве худо?
— Нет, конечно, — в тон Егору ответила Настя. — Многие ребята так теперь говорят. А для чего-то женятся. Курзяков-то Петюнька не при вас от Вахрушей девушку высватал?.. Красивая очень, только мать Петра говорила — ничего по хозяйству не помогает, а все книжки да книжки. Может, так и надо, все теперь учатся. Парфен и тот в школу ходит. Ему, говорят, девяносто стукнуло, а вместе с ребятами сидит и слушает арифметику. И смех и грех!
— Женюсь и я, коли так, — пристально рассматривая что-то в окне, сказал Егор. — Авось не хуже Петюньки Курзякова. Может, и за меня пойдет не та, так другая.
Настя густо покраснела не то от смущения, не то от обиды, и хотя Егор по-прежнему не смотрел на нее, отошла к самовару и, сердито громыхнув трубой, стала подкладывать угли.
Дальнейшему разговору помешал приход отца.
Ефим Григорьевич вернулся чем-то недовольный. Увидав гостя, изобразил на лице приветливость, поздоровался с Егором за руку, однако на словах не удержался, чтоб не подкусить:
— Забрел все-таки. А я слышу — там был, туда заглянул. Ну, думаю, в наш дом товарищу Головину не по дороге или интересу нет.
Егору не понравилась притворно ласковая речь Чивилихина. «И чего петляет», — подумал он сердито.
— Так ведь и вам, Ефим Григорьевич, большой радости нет меня в своем доме видеть. Однако Сергей Ефимович наказывал зайти проведать и поклон передать вам и Настасье Ефимовне. Писать-то ему сейчас некогда, как сами понимаете.
— Понимаем. Все понимаем, — внушительно произнес Ефим Григорьевич и повернулся к Насте: — А ты чего ради вырядилась в буден день?