Следствие не закончено
Шрифт:
— Понятно, — отозвалось сразу несколько голосов.
— Это девчата портят картину! — крикнул Костюнька Овчинников.
— Молчи уж, — сердито напустилась на Костюньку Люба Шуракова. — Сам хорош — стоит, как Евтихий за прилавком.
— Прекратить разговорчики! — Егор, соскучившийся по армии, все больше и больше входил в роль командира. — Повторяю: строй это есть боевой порядок, товарищи…
На улице против избы Егора Головина начал собираться народ. Колхозники с удивлением смотрели на ровно стоящих ребят, на прохаживающегося вдоль шеренги Егора, прислушивались к его
— Так, так, Егор Васильевич! — одобрительно басил громадного роста, белобородый и бровастый старик — колхозный кузнец Кирьянов, чуть ли не половину своей жизни прослуживший в армии. — Поучи этих стригунов уму-разуму, как отец твой Василий Артемьевич Головин учил. Только вот девчат зря в строй допущаешь, от них одна копоть.
14
Ефим Григорьевич вернулся домой только к вечеру. Днем, распаленный обидой, он поехал с Грехаловым в район жаловаться. Однако дорогой, обдуваемый морозным ветерком, остыл и, если бы не Евтихий, наверное, никуда бы не пошел. Но так как Грехалов принял в судьбе Чивилихина живейшее участие и проводил его до самого кабинета секретаря райкома, сворачивать было неудобно, и Ефим Григорьевич, значительно откашлявшись и пригладив ладонью волосы, бочком просунулся в кабинет.
Секретарь райкома Коржев — невысокий, плотный, по-стариковски седой, но по-молодому кудрявый человек — принял Чивилихина радушно. Поднялся навстречу ему из-за стола, обеими руками потряс руку Ефима Григорьевича.
— Давно я собирался повидаться с вами, товарищ Чивилихин, и лично поблагодарить за сына, да все дела, а вернее сказать — заседания. Хоть леи на штаны нашивай, чтоб не протирались. Может, чайку с дорожки?.. Ну, ну, расскажите, как это вы такого героя воспитали, Ефим Григорьевич?..
«Смотри, даже отчество знают», — подумал польщенный таким приемом Чивилихин и, решив пока что не расстраивать приветливого человека жалобой, сказал:
— Не один я растил, а и вы — партия, как говорится, наша.
— Тоже верно, — согласился Коржев. — Жаль, что не все родители так рассуждают. Но ничего, постепенно всех подтянем, Ефим Григорьевич, до вашего уровня… У вас, кроме Сергея Ефимовича, еще детки имеются?
— А как же — дочь Настасья, тысяча девятьсот двадцать второго года рождения.
— Тоже, наверно, передовая девушка? Активистка?
— Да, уж не знаю, как и обозначить ее, дочь свою, — неопределенно протянул Ефим Григорьевич, а про себя подумал: «Сейчас я тебе расскажу про эту активистку».
Но Коржев предупредил намерение Чивилихина:
— Так и должно быть. Знаете старинную поговорку: яблочко от яблони далеко не падает.
— Вот именно, — поддакнул Ефим Григорьевич, но тут же сообразил, что при таком обороте он, жалуясь на Настю, может уронить в глазах райкомовцев и свое родительское достоинство. Решил еще немного повременить с неприятным разговором.
Вскоре кабинет наполнился людьми. Собиралось бюро райкома с активом по подготовке к весеннему севу. Коржев представлял Ефима Григорьевича всем прибывающим, и все его поздравляли. А толстенький, плешивый и благодушный начальник
— Мы с женой, поверите ли, даже позавидовали вам. Родятся же такие дети на утешение родителям!
«Вот это люди — как полагается», — подумал даже разомлевший от приветливых слов Ефим Григорьевич и хотел было уйти, чтобы не мешать. Но Коржев предложил ему остаться послушать сообщения директоров МТС. Ефим Григорьевич согласился и просидел рядом с начальником райземотдела на диване все заседание, длившееся почти три часа. Впрочем, ему не было скучно. Во-первых, льстило, что он присутствует на важном совещании самых ответственных людей района, а во-вторых, он в последнее время считал себя одним из передовых деятелей своего колхоза и то, что говорилось, наматывал себе на ус, чтобы при случае козырнуть у себя в Новожиловке осведомленностью.
Кроме того, пока шло заседание, Ефим Григорьевич выпил шесть стаканов чаю и на крыльцо райкома вышел распарившийся и благодушный. На вопрос Евтихия, удивленного столь долгим пребыванием Чивилихина в кабинете секретаря, ответил скромно:
— Кое-какие текущие мероприятия обсуждали. — И, покосившись на Грехалова, закруглил разговор фразой, понравившейся ему в выступлении Коржева: — Все хотят возглавлять, а ведь надо кому-то и работать. Руками двигать надо, дорогие товарищи!
— Да, да, да, — поспешно согласился Евтихий и пошел вслед за Ефимом Григорьевичем к розвальням. Уже усаживаясь, спросил, как бы между прочим, без интереса: — А как насчет вашего дела? Поговорили?
— Стану я о пустяках разговаривать в таком месте!.. Кто отец Настасье — Коржев или я?
— Безусловно, вы.
— В этом и весь разговор!
Уже подъезжая к Новожиловке, Ефим Григорьевич принял окончательное решение — не наказывать непокорную дочь, а лишь рассудительно, по-отцовски с ней побеседовать. Он был уверен, что Настя утром, боясь его гнева, укрылась где-нибудь у соседей, а сейчас трепетно поджидает его возвращения домой.
Но Ефим Григорьевич ошибся.
Дома его поджидали вдова Антонида и Клавдия Жерехова. Они пришли еще засветло, привели в порядок избу, истопили печь, обиходили корову, а сейчас сидели обе за шитьем и вели неторопливые женские разговоры.
— Кабы Настя меня так понимала, как я ее, — говорила Антонида, подшивая к платью басочку. — А то она, глупая, думает, что я поперек дороги стану, своим подолом счастье ей загорожу.
— Есть, значит, к тому причина, Антонида Петровна, — Клавдия, не поднимая от шитья головы, взглянула на вдову, но, увидав, что та бросила шить и повернулась в ее сторону, вновь прилежно стала накладывать стежки.
— Не дай тебе бог узнать такой причины, Клаша! — У Антониды от неожиданно накатившейся злой слезы заблестели глаза. — Да легче до сорока лет в девках просидеть, чем в тридцать безмужней бабой остаться! Ну, кому я нужна такая?.. Молодому разве что побаловаться, а старику… На кой черт они мне сдались, тот же Ефимка… Тьфу!
Клаша тоже оторвалась от шитья, с изумлением взглянула на Антониду.
— А зачем приучаешь к себе?
— Кого?
— Да хоть бы и Ефима Григорьевича. Или…