Слепое кино

Ганеша

– Кажется, я влюбился.

И это было последнее, что удалось вытащить из него щипцами вопросов.

– А ты как, Бизон, сегодня у бабки ночуешь? – продолжал разговор Виталий.

– Да нет, – отработал Бизон от возможной издержки, – у меня сегодня ещё одна стрелочка на Пади. Надо к одному шершню заскочить.

– Тёмные дела? – бросил Виталий, скорчив рот в презрительной усмешке.

– Да нет, это по другой части, – отработал Бизон.

Виталий только одержано поморщился.

– Пойду я руки помою, – сказал Виталий и двинул на выход.

– Мы лучше подопьём сегодня, – дополнил Банан. И пыхнув

дымом, бросил пачку на стол вместе с огнивом. – А, Виталя?

Но Виталий уже хлопнул дверью.

– Сколько времени? – ожил вдруг Бизон и увидел часы на верхней полке серванта. – Ну, что, пойду я.

– Я тоже, – подхватил Банан. – Пойду, покурю, – добавил он и вышел на улицу.

Головой, устало вывесив её из окна.

– Передавай всем привет! – бросил он в окно фразу, зычно хрюкнувшему калиткой Бизону.

Тот поймал её и налепил на рожу в виде кислой лыбы.

Банан стрельнул окурком за забор и, включив магнитофон, увяз в кресле и стал медленно погружаться в транс.

Банан и Виталий сидели, курили, ждали звонка и по-тихой тупили… Когда недалеко от дома с бесшумностью скоростного бронетранспортёра тормознула пыльно белая иномарка. И из неё, качаясь на прорезиненных спиртным ногах, вышел Василиск Иванович – Виталия родитель – и взял петляющий курс на импровизированный «Дом свиданий».

Виталий опознал его первым и дал знак принять готовность №1.

Полу благополучно добравшись, тот зашел в дом и заставил их напряженно ожидать своего малоприятного визита, зависнув в покоях супруги. Где имел…

Профилактическую беседу.

Дело в том, что в то неспокойное время он спокойно жил себе со счастливой обла-дательницей двадцати восьми-летнего тела (понятно, что уровень её -летнего счастья стремительно падал, как подбитый самолёт, отчерчивающий шлейфом на синем листе неба грустную кривую исчезающей молодости) и время от времени благородно навещал растрёпанное родовое гнездо, находящееся в периоде полу-распада, так как на новом месте он официально зарегистрирован не был и потому поддерживал с семьёй самые заботливые взаимоотношения. Заставляя Виталия и его мать вынужденно поглощать радиацию семейного разлада. Что даже привело к патологии, выраженной в чрезмерной опеке «дорогого сынку» за счет его друзей.

Зайдя в комнату, Василиск Иванович, в качестве интермедии, стал неспешно рассказывать, что прибыл не один, что его ждут, и что он, вообще, спешит.

Пространство комнаты скучилось, скрючилось, скукожилось вокруг него.

– Ты видел Петрарха? – спросил он у сына, прицельно проткнув пальцем воздушно голубой экран окна, когда они приняли на уши уже достаточно вводных процедур.

– Я видел! – буркнул недо вольный отрок.

– Ну-у… Не заметить сто двадцать кэгэ в машине, – начал выстёбывать папаша, ещё раз ткнув указкой в растёкшуюся по салону тушу. Которому послышалось «не видел».

– Да я же сказал: я – видел, видел! – перебило его импульсивное чадо и обижено выскочило из «коморки Папы Карло».

– Вот так всегда, – вздыхая, заключил папаша. – Будешь пить? – протянул он Банану полупустую бутылку рома, вероятно пытаясь войти в доверие.

– Не хочу, – соврал Банан. И захлопнул двери в доверие.

Тот сразу как-то потускнел, скомкался на стульчике, стал сетовать на жизнь, на наследника, так грубо наследившего на белом полотнище его души, в который уже раз просил «приглядеть тут» за вероломным чадом «с кривым гвоздём в попе». И так как разговор никак не вязался к

языку Банана, докурив, сказал, что пойдёт, проверит «госпожу сердца», вышел. И как показала практика, с концами.

Лишь лёгкое облачко угарного газа от укатившей машины прощально влетело в раскрытое настежь окно.

И как раз вовремя. Так как почти сразу же, словно выждав момента, вдруг дёрнулся и страстно зарыдал, навзрыд, изнемогая, красный телефон.

В опустевшей после визита хате царил добропорядочный переполох.

– Та-а-ак, – это в комнату зашёл Виталий, загадочно улыбаясь, подбросив брови на лоб, да потирая проворные ладошки. – По деньгам клёва. Водку они не пьют. По крайней мере, вчера ломались. Что, по лёгкой сегодня приколемся? – наконец-то обратился Виталий к Банану, полному коктейлем фруктовых предчувствий.

– По пиву, что ли? А им – чего?

– Чего? Шампусика, шоколадок. Сам, там, по деньгам прикинь. Да сигарет прикупи на вечер, – закончил он, с небрежностью патологоанатома осмотрев останки сигарет на столе. – Ну, чего сидишь? Бери сумку и дуй за пивом! А я пока бардак наведу, да их встречу.

Рябая дорожка торопливо сводила Банана вниз, по пути болезненно ударив по трубам ноздрей смердящим перегноем берёзового сока, что закисшей липкой жижей лез из огромных чёрных язв на белом берёзовом теле. «Когда поэты слагали гимны летним березам, стоял, наверное, изрядный ветер», – усмехнулся Банан. И скукожив лицо в гримасу, харкнул в уродливый сгусток корней берёзы. Изобилие чёрных бесформенных язв на которой делало её похожей на фрагмент шкуры снежного барса.

Затем проходила под по-летнему сладко расхлябанными деревьями, с детства служившие ему и его сверстникам богатым источником «заячьей капусты», которую они, в начале лета, с наслаждением уплетали, как павианы лазая по ветвям и опасливо прыгая с дерева на дерево. В трех-пяти метрах стоявшими друг от друга, взаимопроникаясь ветвями. Хвастаясь этими «подвигами» перед более трусливыми собратьями по разуму. Которые боялись упасть на землю с высоты полутора-двух метров. Тогда как наши герои специально ходили в сад детей по выходным и прыгали там с веток деревьев с подобной же высоты в песочницу, чтобы изжить в себе страх перед высотой. Начиная с малого. Иногда смело прыгая друг за другом, но иногда, почему-то, забравшись на ветку дерева, торчащую над песочницей на высоте в два метра, одного из них сковывал такой дикий страх, что он подолгу не решался прыгнуть за более смелым товарищем. Так что когда он позже узнал про то, что кроликов специально выращивают на тумбах метровой высоты, чтобы они, от страха, даже не шевелились, Лёша понял то, почему он, вероятнее всего, боялся прыгнуть, глядя в зеркало на свои выдающиеся верхние зубы. И когда всё-таки прыгал за вдохновлявшим его уже снизу товарищем, то понимал и то, что ему действительно ничего не угрожало. И это даже весело! Песок податливо поглощал удар.

– Ну, вот, – бодрил его Виталий, – это просто страх.

И спускала вниз по длинной лестнице мимо Пельменя, шкуроходно дёргавшего головой по сторонам, сидя на скамейке. Дальше и снова вниз вели ещё две ветхие бетонные лесенки. Пока они не вывели его, наконец… Из себя. Своей мелкозернистой дробностью.

В два прыжка Банан слетел вниз и добрался до базарчика, на котором в этот предвечерний час происходило обычное копошистое бурление биомассы.

Банан отрешённо прошёл сквозь чернь к ларьку и, зло сжимая купюры, сквозь зеркальную витрину стал делать заказы.