Слепые по Брейгелю
Шрифт:
— Так бабушка, — робко ответила молодая женщина, вызвав своим ответом саркастическую ухмылку на лице хозяйки. — Я ж в деревне выросла, Валентина Ивановна, извините.
— То-то и видно, что в деревне. Ладно, иди. Погоди… А что это у тебя в руках?
— Так сумка…
— А почему она такая пухлая? А ну, раскрой, покажи.
— Валь, перестань… — тихо попросил Саша, глядя, как Валя тяжело поднимается из низкого кресла.
Валя его не услышала. Поднявшись на ноги, подошла к застывшей соляным столбом Насте, почти вырвала у нее из рук матерчатую сумку-кошелку. Расстегнув
— Ишь, как воровать культурно научилась, смотри-ка… Все по баночкам разложила, крышечками прикрыла. Так, так, интересно… Посмотрим, что прихватила… Так, здесь отбивные. А здесь бутерброды с икрой. А здесь, стало быть, салатик с крабами. Молодец, губа не дура. А чего колбаски сырокопченой не взяла, а? Или рыбки? А коньячку из бара почему в баночку не отлила? Постеснялась, да?
— Я ребенку хотела, Валентина Ивановна… Я ж немного… Он растет, все время вкусненького просит. Я обещала, что принесу. Я немного, только ребенку.
— Насть! Тебе не стыдно, а? Я что, мало тебе плачу? Нет, тебе и впрямь не стыдно, а?
— Но… Но это же все равно на выброс числилось, Валентина Ивановна! Это же от сегодняшнего ужина осталось, и салат, и мясо! Жалко же выбрасывать, а мой Ванька съел бы… Я с тарелочек аккуратненько собрала…
— Да мне продуктов не жалко, Насть. Мне сам факт противен, что ты воруешь. Принципиально противно, понимаешь? В общем, все, инцидент на этом считаю исчерпанным. Ты уволена, Настя. Иди, завтра вечером за расчетом придешь. Я бы и сегодня рассчиталась, да налички нет, надо с карточки снимать. Все, иди…
— Валентина Ивановна-а-а-а… — тоненько зарыдала Настя, прижав стиснутые в кулаки ладони к груди. — Не надо, прошу вас… Ну, пожалуйста, умоляю… Я ж быстро не смогу другое место найти… Я же ребенка от бабушки сюда перевезла, квартиру сняла, он осенью в школу должен пойти.
— Это твои проблемы, Настя! Не надо меня жалобить, бесполезно!
— Ну пожалуйста, Валентина Ивановна! Пожалуйста, умоляю…
Настя сделала порывистое движение вперед, и Саше показалось, что она сейчас бухнется на колени. Выбравшись из кресла, он встал к Вале лицом, загородив спиной дрожащую Настю, произнес тихо:
— Валь, пожалуйста… Ну, прояви снисхождение, нельзя же так.
Но Валю, видимо, уже несло. Глянула слепо, будто и не увидела его лица. Будто и не лицо это было, а раздражающее препятствие на пути праведного хозяйского гнева. Ее гнева, личного, Валиного.
— Это мои дела, Саш! Не вмешивайся, я сама разберусь. И вообще, тебе лучше уйти отсюда.
— А… Ну, извини, — произнес он тихо, с обидой. Быстро спустился вниз по боковой лестнице, пошел по газону, сунув руки в карманы брюк.
А вот на обиженный голос Валя среагировала. Потому что полетело ему в спину испуганно извинительное:
— Да погоди, Саш, куда ты! Ну, прости меня, грубо ответила. Погоди, Саш!
Он пошел в сторону забора, где, знал, была кованая калитка. А за калиткой — лес. Надо пройтись, успокоиться немного, мысли в порядок привести. Потому что пребывали в некой обескураженности — особенно после таких Валиных гневливых
Нет, как ни уговаривал себя, а обескураженность оставалась. Еще и мобильник запел в кармане рубашки. Выудил его рассеянно, глянул на дисплей. Вика. Ох, как некстати. Но ответить надо. Может, там… С Машей случилось что?
— Да, Вика, слушаю, говори…
Шелест какой-то непонятный. Тишина. И вдруг — знакомый до боли, слегка сипловатый от напряжения Машин голос:
— Это не Вика… Это я, Саш…
У-ф-ф… Да. Как же это ему в голову не пришло. Все просто — позвонить с Викиного телефона. Застать врасплох. Да только не готов он сейчас, не готов. Да, трусит, позорно и не по-мужски. Конспектик объясняющих аргументов еще не подготовил, для Маши более-менее оптимистических. Думал, позже.
— Здравствуй, Маша.
— Здравствуй…
Выдохнул в панике, не зная, что сказать. А говорить что-то надо, не молчать же. О, как он себя сейчас презирал, даже со стороны видел. Стоит, перекатывается с пятки на носок, тычется взглядом то в землю, то в небо. И не нашел ничего более вразумительного, чем попросить трусливо:
— Маш… Можно, я не буду ничего объяснять? Ты просто прими как факт, целиком.
Еще что-то говорил, мысли не успевали за словами. Наверное, глупость какую-то сморозил. И про развод… Что он сам на развод подаст. Чтобы ей лишний раз не беспокоиться. Дурак… Нашел кому толковать о беспокойстве! Ей, Маше! Которая только и делает всю жизнь, что страшно беспокоится и тревожится по любому поводу! Дурак, дурак!
— Не беспокоиться?! Мне? Ты сказал — не беспокоиться? Да ты… Ты…
Все, нажала «отбой». Ну зачем, зачем она позвонила? Он же не так все хотел. Хотел все потом объяснить, позже, когда у нее первая паника схлынет.
— Са-аш! Саша! Ты где?
Вздрогнул, оглянулся. Валя шла по дорожке в сторону беседки, белый шелковый халат отсвечивал бликами в свете фонаря. Первой мыслью было — шагнуть к калитке, уйти в лес… Вот она, калитка, всего в двух шагах.
И устыдился сам себя. Нет, еще одного приступа трусости он не переживет. И без того на душе тошно. Но ведь не должно быть тошно, не должно. Вот она идет, любимая женщина! Душа должна рваться к ней нараспашку. По крайней мере, благодарна должна быть его душа, что она его любит… То есть любит, как обычная женщина. Он же этого так хотел? Чтобы со смелой любовью жить?
— Я здесь, Валь! — поднял руку, сжимая в ладони телефон.
— Пойдем домой, Саш… Смотри, дождь начинается. Терпеть не могу под дождем стоять, пойдем скорее!
Дождь? И в самом деле дождь. А он и не заметил. И где-то, совсем по краешку сознания, скользнула непрошеная мыслишка — а Маша, наоборот, любит дождь…
Прошел по мокрой траве, ступил на дорожку, вместе быстро пошли к дому.
— А ты с кем сейчас говорил, Саш? Я тебе звонила, было занято. Ты извини, что я спрашиваю, но чего-то вдруг забеспокоилась…