Слепые по Брейгелю
Шрифт:
— Но он же не знал ничего…
— Так я и говорю — слепой! Слепой поводырь! Как же не знал-то? Это ж на тебя только один раз поглядеть достаточно, чтобы понять — не в себе баба! А он… Надо было не сюсюкаться над тобой, а по врачам, по психологам всяким тащить, по психиатрам! Назвался поводырем — определись с правильными дорогами! Иначе вообще ответственность на себя не бери!
— Нет, Павел, ты не прав… Знаешь, я вообще себе не представляю, что бы со мной стало, если бы рядом Саши не было. Нет, я ему полностью доверяла… Он был хороший поводырь, честный. Он просто устал.
— Это ты сама к такому
— Нет. Мне так объяснили. Сама бы я не додумалась, я ж эгоистка. Правда, слепая эгоистка, испуганная. Но это меня не оправдывает.
— Хм… То есть он устал и сбросил тебя в яму — живи, как хочешь? Еще и правым себя чувствует, да? Как он тебе хоть все объясняет-то?
— Да никак не объясняет. Тоже беглец-подлец, как и ты.
— Ну, не сравнивай!
— Извини. А только все равно — мой муж ни в чем не виноват. Да, может, он и слепой поводырь. Так он сам свою слепоту и признал. Бегством своим и признал. Многие ведь живут в слепоте, даже порой самые сильные. Живут и не догадываются об этом.
— Да… Ты это сейчас верно сказала. Не догадываются, тем более рядом идущего не чувствуют. Вот как я, например.
— Это ты сейчас о своей жене, да?
— Ну, в общем…
— Расскажи?
— Нет, не буду.
— Почему?
— Много будешь знать, скоро состаришься. А тебе стариться нельзя, тебе еще по новой замуж выходить надо, другого поводыря подыскивать. Только не ошибись в следующий раз, выбери себе зрячего.
— Павел, это нечестно! Я же про себя рассказала!
— Ну, рассказала. Так себе тем самым хорошо сделала, живи дальше. А я какого хрена буду свою жизнь наизнанку выворачивать? Не стоит много знать о чужих ошибках, Маха. Свои ошибки надо совершать, собственные. И исправлять надо тоже собственные.
— Ну что ж, ладно, если так… Поздно уже, пойду я. Спокойной ночи…
Она сделала попытку привстать со стула, нацепив на лицо вежливую улыбку и одновременно сглатывая подступившие слезы обиды.
— Э, стоп, стоп… Куда ты? Нет, так дело не пойдет. Обиделась, что ли?
— Конечно, обиделась. Выходит, я совсем такая никчемная, да? И откровенничать со мной западло?
— О господи… Ладно, садись обратно. Нет, а оно тебе надо?
— Надо, Павел.
— А зачем?
— Твою жену понять хочу. Каково это — жить с таким поводырем, как ты. Который так благородно глупо поступает и думает, что это правильно.
— Да, именно так. Думаю, что правильно.
— Ты ее очень любишь?
— Не знаю. Сейчас — не знаю. А раньше — да… Раньше очень любил. И очень хотел быть для нее поводырем, то есть привести к стопроцентному счастью.
— Привел?
— Да, наверное… Если понимать под счастьем то, что она понимала. Она ведь в многодетной семье выросла, в бедной до крайней крайности, все детство в обносках, почти голодная. В общем, хотела от замужества всего много и сразу. Ну, я и повел ее туда, куда она хотела. Старался, рвал жилы. И мне казалось, я делал ее счастливой. Чем дальше шли, тем счастливее. А потом вдруг понял — я уже тут и не при делах. Она шла за мной, шла, шла… И пришла. И стала счастливой сама по себе, безотносительно. То есть меня рядом будто и не было.
— Как это, не понимаю?
— Да чего тут не понимать… В общем, для нее вся наша семейная жизнь
— То есть… Если я правильно поняла… Ты поэтому и сбежал, да? Чтобы бренда не испоганить, что ли? Но если это так… Это же невозможно, Павел.
— Ну почему ж невозможно? Как видишь, возможно. Мужик решил, мужик сделал.
— Да, но… У меня знаешь как-то в голове не укладывается. Тебе-то самому в этом как? Это же очень тяжело. Вдвойне тяжело.
— Ладно, не усугубляй, и без тебя тошно. Зря я тебе рассказал! И не надо мне этого вот — вдвойне, втройне… Когда речь идет о смерти, милая моя, уже без разницы, что там вдвойне, что втройне. Пусть все идет, как идет. Я не жалею. Зато память обо мне хорошей останется.
— У кого? У жены? Ага, память, конечно же… Хорошая, брендовая…
— Ну, пусть брендовая. Неважно. Тут ведь с какой стороны посмотреть… Зато и у меня память останется. Пусть не брендовая, но очень для меня ценная! Я возьму с собой то первое ощущение, я очень хорошо его помню. Когда я взял ее за руку и повел к счастью. Такое искреннее, по-настоящему счастливое ощущение! И привел. Ну, может, не так, как хотел, но как получилось…
И замолчали оба, отведя друг от друга глаза. Павел первым его нарушил, проговорил сердито:
— Фу, душу разбередила… Ладно, иди, утомила ты меня. И я тебя утомил, я знаю.
— Нет, что ты…
— Ну, нет так нет. Спасибо тебе за все. А котлетки твои я съем с удовольствием, прямо сейчас, ты уйдешь, и накинусь. Да, вот еще что… Утром Лушу выгуляешь? Вдруг я не встану? Да не пугайся, господи! В том смысле, что крепко спать буду!
— Да, выгуляю, конечно. Ты спи.
— Это всего пять минут, она по утрам быстро с задачей справляется, если ее попросить. А ты, я вижу, уже нашла с ней общий язык, да?
— Да, конечно… — ответила она, не раздумывая.
— Тогда ключи с собой возьми. Я утром и впрямь буду спать, не буди, я снотворного лошадиную дозу приму. И это… Прости, что я тобой командую. На самом деле мне повезло, что ты рядом оказалась. А я сижу, идиот, даже чаем тебя не напоил. Сделай мне бабью скидку, ладно? Вообще-то я в той жизни совсем другим человеком был. Нормальным мужиком. И баб красивых любил, как надо.
— Да я уж поняла из твоего рассказа, каким ты был. Ладно, делаю тебе бабью скидку, чего там. А чаю я не хочу, я вообще его не люблю. Я кофе люблю из турки, крепкий, сладкий, с кардамоном. Но его на ночь нельзя, к сожалению. Ну, вот вроде и все… Пошла я?