Слезы Вселенной
Шрифт:
Он достал из контейнера и выложил на тарелки бутерброды с бужениной, стал наливать чай, а Партыко вдыхал аромат.
– Это ж надо какой букет! – восхитился зэк. – Что же вас привело ко мне, господин начальник?.. Простите, господин полковник… Только если кого-то сдать надо… то это не ко мне. Чайку я выпью, конечно, и бутербродики ваши схаваю, но никакого базара не будет. Так что можете сразу вызывать конвой.
– Не надо никого сдавать. Я про друга твоего Пятииванова поговорить хочу. Нет его больше: грохнули Степика, сегодня как раз девятый день. На который, как известно, душа приходит к ангелам и те показывают ей, как устроен Божий мир и как радуются души, посвятившие себя добру, – говорил Игорь, наблюдая, как меняется лицо его собеседника. – На девятый день заканчивается траур, друзья и семья поминают усопшего… Только вот к его семье никто не придет, потому что все их бросили, как и Степика, от которого отворачивались, когда он просил о помощи.
– Кто это?.. – едва прошептал Партыко. – Вы нашли того, кто
Гончаров покачал головой:
– Ищем. Но зацепок никаких. Степан был должен микрофинансовым организациям восемнадцать миллионов. Взял у них на похороны матери. А потом остался без работы. С криминалом завязал, обещал жене жить честно. Пришлось выкручиваться, но не получалось. Где-то находил деньги, отдавал, но сумма долга только росла. Эти ростовщики не могли его заказать, потому что он хоть что-то да отдавал и собирался платить и дальше. У него были враги?
– На зоне не было: он со всеми ладил. Он здоровенный как слон, кто против такого попрет? Да он и на воле-то ни с кем не бодался. По-человечески он был добрый. Он когда-то с корешем своим держал обменник, но приятель его кинул на бабки… И Хомяк… простите, Степан пошел в гостиницу для интуристов подносчиком. Сидит с бригадой на входе, подходит автобус с туристами, ну, надо их чемоданы по номерам разнести. Неплохая, если честно, работенка была – дело даже не в зарплате: там на чаевых хорошо имели. Каждый день по десять или двадцать баксов заколачивал. Летом даже больше. Я же тоже там вместе с ним. И вот однажды вышли покурить и видим, как за углом сутенер девушку по щекам лупит. Степик сразу рванул туда и вломил парню. Да так вломил, что тот отлетел метров на пять и затих на полчаса. Степик девушку начал успокаивать… Потом она такси вызвала и укатила. А следующим утром, когда наша смена заканчивалась, она приехала снова, но уже с двумя подружками. Они отозвали Степана и попросили, чтобы он их крышевал. За это они были готовы платить ему двадцать процентов со своего нелегкого заработка. А тот сутенер, которого вырубил Пятииванов, с них половину снимал. Девушки были симпатичные, Степик и согласился. Они признались, что за ночь берут с интуристов по четыреста баксов и в месяц у них получается не менее восьми тысяч баксов на каждую. А когда какой-нибудь международный конгресс, то и до двадцати косых доходит. Хомяк предложил и мне вписаться, потому что у него тогда не было тачки, а у меня почти новая вишневая «девятка».
Партыко взял со стола бутерброд и понюхал его.
– Как же я тебя хотел все эти годы, – обратился он к бутерброду, – какой ты сладкий.
Гончаров не торопил рассказчика, он даже отвернулся к окну, за решеткой которого на землю плавно и медленно опускались крупные пушистые снежинки.
– Через месяц у нас уже было десять девчонок – одна краше другой. Иногда мы ходили с ними в баню… Вру, – засмеялся Партыко, – один раз всего и сходили. У нас в бригаде было уже шестеро бойцов, но быть чисто шмаровозом никто не хотел. Мы решили сколотить свою банду. К нам еще пацаны подгребли, отморозки в том числе, которые нас и подставили по своему тупому беспределу…
– Это я все знаю. Это дела давно минувших дней. Вас постреляли, повязали, упаковали. Пятииванов получил меньше всех. Потом он вышел…
– А потом вернулся, но уже с новой статьей. Сначала на него вешали ту, по которой я сейчас чалюсь. Но на суде адвокат изменил на сто шестьдесят третью. Он ведь после первой отсидки тоже начал вышибать чужие долги. Пару раз получилось выколотить, а потом ему забили стрелку, но там в засаде были менты. Попинали его хорошенько и в «Кресты» отправили. На суде, как я сказал, адвокат помог: заявил протест, мол, что в квартиру потерпевшего Пятииванов не проникал, никого не бил и сопротивления группе захвата не оказывал. Адвокат даже затребовал видео задержания. Короче, дали Степику шесть и отправили сюда. Мы с ним виделись редко, потому что в разных отрядах были. Он мне поведал про жизнь на воле. Мол, там несладко без бабла, а на хорошую работу не берут со справкой об освобождении. Сказал, что попытался опять наладить бизнес с девочками, но теперь там ни воткнуться, ни приткнуться, все поделено. Да и потом, много стало индивидуальных предпринимательниц, которые размещают на сайтах свои предложения и пожелания: сколько и за что, – и никто их не прихватывает. Потом там всякие эскорты организовались со своими службами безопасности. Короче, Хомяк и на гоп-стопе пытался бабло срубить, но это не его. Однажды в темном переулке попросил денег у тетки, та молча отдала кошелек. А потом сказала, что лучше бы он ее изнасиловал, потому что деньги она собирает на операцию маленькой дочке… Муж ее бросил, и помочь им некому… Одним словом, Хомяк вернул лопатник, да еще все свои бабки выгреб и ей всучил… До дому проводил, да там и остался. Рассказала она ему про свою жизнь горемычную, про мужа-подонка, который от нее сбежал, да еще и деньги прихватил. Он ей тоже про себя наплел, как полагается…
Партыко посмотрел на свой пустой стакан, потом на Гончарова:
– Начальник, можно еще чайку с бутербродиком?
За окном уже вовсю валил снег, за решеткой было белым-бело, а под ней у оконного стекла уже образовывался сугробик.
– Короче, – продолжил зэк, – отыскал Степик того беглого мужа, адрес у бабы узнал, проследил, чтобы понять, чем тот
– А ведь с кем-то он корешил на зоне? – спросил Гончаров. – Ведь невозможно без близкого доверительного общения с кем-то.
– Кореш у него был, – согласился Партыко. – Я видел его и даже говорил с ним пару раз. Колей его звали, фамилия то ли Коньков, то ли Кусков… Но как-то так. Он за воинские преступления здесь чалился. На Кавказе будто бы что-то натворил. Но Степик меня уверял, что того парня просто сделали крайним. Он взводным был, его поставили ротного замещать… Ну и чего-то там произошло, и его осудили на двадцать лет.
– Ого! – удивился Гончаров. – По какой же статье? Степик не говорил?
– Сказал, что по триста пятьдесят седьмой, если я ничего не путаю.
– Геноцид? – не поверил Гончаров. – Это что такого надо сделать, чтобы по этой статье пойти? Мирняк пострелял? В смысле, мирных жителей. И где этот Коньков или Кусков сейчас?
– Так, поди, откинулся уж. Отзвонил свое – уж сколько лет он здесь мыкался, отбиваясь от кавказцев разных: его же на перо хотели посадить, Степик помог ему отбиться. Потом уже без Хомяка на мужика налетели, порезали, но тот выжил. Потом там была какая-то бойня то ли с дагами, то ли с чехами. Подробностей не знаю, потому что тех, кто знал, в другие места отправили. А Степику вдруг УДО выписали. Гражданин полковник юстиции, если честно, то я все, что знал, уже выложил как на духу. Рад бы помочь, но не знаю, чем могу, потому что ближе Хомяка у меня друзей не осталось вовсе. Он мне как брат! Даже ближе: родной брат от меня нос воротит, будто я прокаженный какой. Он начальник смены в автобусном парке, в костюмах ходит и в Турциях отдыхает.
– Но хоть что-то вам известно про связи Пятииванова на воле, за что хоть можно зацепиться? Он письма вам писал?
– Одно прислал, сообщил, что все у него хорошо. Живет с Аней, а девочка здоровая, выросла уже.
Партыко замолчал, а потом спросил тихо:
– Как там в Питере?
– Золотая осень заканчивается, листья опадают, – ответил Гончаров, – но тепло пока…
– А здесь холодрыга. Вы бы сказали начальству, чтобы котельную включили как полагается. А то и в кубриках холодно, в робах приходится спать, а на бирже [6] так вовсе загнуться можно – такой колотун, что пар изо рта идет. Сказали бригадиру, а он смеется, мол, лучше работайте, тогда и не замерзнете. Ему хорошо говорить: у него в каптерке электропечка стоит: можно и обогреться, и чайничек поставить.
6
Биржа (уголов. жарг.) – рабочая зона.
– Может, Пятииванову ответка прилетела за старые дела? – постарался вернуть разговор в прежнее русло Гончаров.
– Не думаю, – покачал головой Партыко. – Серьезные люди так долго не тянут. Сразу замочат да еще другим расскажут за что, чтобы неповадно было никому. Да и за что его? Мы с блатными не цапались, мы только коммерсантов трясли, а коммерсант ведь овца, сами понимаете, ее надо стричь. Да мы по беспределу не ходили, а так – долю малую просили, да и то если у бырыги крыши серьезной не было. А если и была, то мы просили, скажем, сорок косых зелеными, он к своей крыше бежит. Те к нам. Мы с ними перетрем тему, закроем вопрос, и те своему фраеру говорят, что это, мол, залетные – типа ореховские, которые, ежели что, взорвут тебя на фиг вместе с твоим «Мерседесом» навороченным. Но мы, рискуя своими жизнями, все утрясли с ними: теперь с тебя не сорок тысяч, а всего двадцать. Тот радуется и отстегивает двадцарик. Мы с пацанами делим по-братски: десять косых им, десять нам. Немного, конечно, но курочка по зернышку, как говорится.