Слипер и Дример

Черт Илья

человеческий детёныш по имени Алик со странной фамилией Ёп-штейн, которую при желании

можно перевести как Первый-Камень-Брошенный-В-Огород, вскормленный отнюдь не

доблестной, такой же человеческой, как и он сам, цивилизацией, открыл вопиющий факт: время —

штука настолько круто-туто-светная, настолько несусветная круть, что д[о]лжно ей себя вести так,

как Великий Степной Дух решит с перепугу. А это значило, что все мы с вами, и кое-кто с ними,

живём совершенно

отдельно друг от друга, и всё, что нас объединяет, — тикающее устройство,

визжащее по утрам, которое заставляет нас пребывать в иллюзии общности восприятия

окружающего мира. Это я так витиевато и научно об обычном будильнике тут распространяюсь.

На самом же деле (ёктить, как же я всегда хотел посмотреть именно на это «самое же дело») всё

обстоит гораздо запутаннее. И каждый из нас, или из них, живёт в своём личном времени, пытаясь

безуспешно пристроиться под вращение вокруг звезды планеты, на которой волею судеб оказался

в Пути.

Слипер не помнил ни о будильниках, ни об астрономии ничего конкретного, поэтому доверял в

этом вопросе исключительно светилу, которое проливало свой свет над Лесом и подсказывало,

когда настал срок шагать, икать и молоть языком, а когда — повалиться на что-нибудь мягкое и

смотреть сны, бе-бе-бекая губами. Над головой у него сейчас было светлее, чем в операционной,

поэтому наша парочка бодро приближала стопы своих ног к заветной цели, нисколько не

беспокоясь, что день весьма затянулся. Дни и ночи в Лесу имели свойство ненормированно

удлиняться или укорачиваться в зависимости от только ему, Лесу, известных причин. А так как

эти самые причины у Леса никто не удосужился спросить, они остались в статусе «инкогнито»,

или, по-босяцки, «а чё я сделал-то?». Башкирский Кот к исходу третьего часа ныряния в кусты,

учуяв запах подпалённых пельмешек, издал победоносное урчание и ломанулся было вперёд. Но

Слипер приложил тут же палец к губам и произнёс таинственно:

— Цыц!

— Тс-с-с! — повторила за ним ныкающаяся в верхних ветках Зверогёрл. — Тс-с-с! —

повторила она ещё раз. И ещё раз. И ещё. Да так и осталась на осиновых антресолях завороженно

тсыкать, замерев на суку смесью сыча и гадюки обыкновенной, или попросту как забытый на

плите в коммуналке чайник.

29

— Ни с каких идей нам спешить не стоит! — заметил Слипер, сбавляя шаг, и зловеще

подмигнул коту.

— Пельмешшшки… Варрренички… Вечеррринка… — довольно прижмурился котяра,

мечтательно закатив зелёные бинокуляры.

— Они самые, но, как в каждом порядочном стане, их наверняка охраняют до общего звонка к

приему пищи и…

— Бррратец, какие

звонки? — Башкирец возмутился до оконечностей. — Мы не в школе, не

охреневай. Ты видел когда-нибудь организованные походы Эников? Да это стадо ополоумевших

кроликов, случайно вывалившихся на грядку с морковкой! Дисциплина и Эники — вещи такие же

нестыкующиеся, как кинза и кин-дза-дза. Соединить можно, но результат всегда слегка воняет и

стабилизирует экспериментатора на некоторое время в положении сидя, с морщинами на лбу,

оседлавшего скоропалительно фаянсовую посудину. Как говорится в известной уральской песне:

«Селёдка, кефир и ломтик дыни — и я снова дома, и я точно дома!» Уймись. Пошли попросту

пожрём. Белку облезлую тебе, видишь ли, жалко, а кота, занесённого в Красную книгу испокон

веков, уморить голодом — прям подвиг жития Святых и Замученных. Ты зачем сюда пришёл? —

вопросил кот и мгновенно ответил, не дав Слиперу даже сообразить что-либо: — Пррравильно!

Порядок навести в рядах хаотично живущего населения, дабы прекратить всяческие тенденции к

развитию анархии и, естественно, вкусно пообедать! Анарррхия, мой друг, — кот внезапно сел на

тропинке, обвив хвостом все четыре лапы, — никогда не способствовала укреплению традиций в

приготовлении пищи. Наоборот, она всячески проявляла стремления к деградации вкусовых

качеств истинно национального продукта и разрушала культуру созидания оного. Люди,

озабоченные сменой политического строя или отсутствием такового, не могут в принципе создать

ничего стоящего, ибо их мозг занят всякой ерундой, а не действительно важными в жизни вещами,

такими, к примеру, как свежесть и аромат с любовью сваренных пельменей. Посему смысл жизни

ускользает от них…

— Про смысл жизни давай потом, — поспешил оборвать его Слипер, убоявшись, что лекция

Башкирского Кота затянется до того момента, когда у докладчика просто крыша стечёт, шариками

сцепившись с роликами, или попросту иссякнет желание удовлетворить потребность в ораторстве.

— Ка-а-а-арррр-оче, амиго, — мявкнул воинственно Башкирский Кот, встряхнувшись лесной

пылью, — направь свои стопы к несчастным народам для воистину святой цели восстановления

йерархии и последующего повышения качества изготовляемой ими пищи, как следствия общего

роста сознательности.

— Чё? — помялся оранжевыми штанами Слипер.

— Шевели ластами, аквалангист! А то остынет! — закончил кот, подняв свой полосатый зад с

тропы.

— А как же стратегия переговоров?

— Стратегия, промозгованная на голодный желудок, обречена на поражение, мой дррруг.