Слишком большие, чтобы рухнуть. Инсайдерская история о том, как Уолл-стрит и Вашингтон боролись, чтобы спасти финансовую систему от кризиса и от самих себя
Шрифт:
– Я хочу сказать вот что, – разочарованно заявил Льюис. – Очевидно, в программе есть многое, что нам нравится, и многое, что нам не нравится.
Учитывая то, что происходит, если у нас нет страха перед неизвестностью, значит, мы сошли с ума. Кроме того, если мы потратим еще секунду на разговоры о вопросах компенсации, мы потеряли разум! И наконец, я не думаю, что мы должны и дальше говорить об этом. Мы все знаем, что мы подпишем.
Ковачевич продолжал ерзать в кресле. Это же практически социализм!
Бернанке откашлялся, и все замолчали.
– Я
Полсон посмотрел на него так, будто говорил: «На самом деле я хочу именно надавить!»
Джон Мак, который молчал почти всю встречу, обратился к Гайтнеру: «Дайте мне бумагу». Вынимая ручку из нагрудного кармана, он подписал документ и подтолкнул его обратно. «Готово», – сказал он.
– Но вы не вписали свое имя, – отметил Гайтнер.
– Вы сами его впишете, – ответил Мак, и Гайтнер наверху печатными буквами написал: «Morgan Stanley».
– Вы не поставили сумму, – сказал Гайтнер.
– 10 млрд долларов, – бросил Мак.
– Вы не можете подписать без решения вашего совета, – в смятении Тейн смотрел на Мака.
– Неужели? – переспросил Мак. – Мой совет в 24-часовой готовности. Они согласятся. А если нет, они меня уволят!
Бланкфейн сказал, что ему тоже необходимо поговорить с советом. «Думаю, что я не уполномочен», – заявил он, и остальные согласились, что тоже должны пройти через соответствующие процедуры.
Даймон встал, подошел к окну и решил, что соберет заседание совета по телефону прямо на месте. Он позвонил помощнице Кэти и сказал ей, чтобы та подключила директоров к линии. Другие руководители разошлись по отдельным конференц-залам, чтобы позвонить в офисы.
В 16:01 Уилкинсон наконец ответил на запрос Каплана. «Мы на финише, за исключением одного, – написал он, имея в виду Wells Fargo. – Сделка состоится».
В коридоре стоял и улыбался Пандит. «Мы только что вышли. Они собираются дать нам 25 млрд, и они придут с гарантией», – сказал он по сотовому таким тоном, будто только что выиграл в лотерее Powerball.
Мак, уже подписавший соглашение, позвонил Рою Бостоку, одному из членов совета Morgan Stanley, надеясь, что сможет успокоить других директоров по поводу своего стремительного решения.
– Я хочу дать вам фору, – сказал он. – Мы собираемся созвать совет минут через двадцать или около того. Это будет вопрос одобрения принятия 10 млрд долларов от TARP… Но я уже подписал.
– Я понимаю. Совет не будет препятствовать, – Босток знал, чего от него хотят.
Когда наконец начался совет Morgan Stanley, Босток сказал: «Джон, у нас не было выбора, кроме того, чтобы вы подписали. Это было правильно, – Босток призвал голосовать, пока не начались дискуссии. – Я за.»
А вот тон Даймона, обратившегося к совету, был мрачным. «Это асимметрично плохо для JP Morgan, –
В 17:38 Боб Хойт во время сбора подписанных документов послал и-мейл команде: «Продвигаюсь вперед, 5 готово, осталось 4».
Полсон, Гайтнер, Бернанке и Бэйр сидели в кабинете Полсона и ждали. За исключением ворчания Ковачевича, совещание шло хорошо, гораздо лучше, чем они ожидали. Фактически они только что национализировали финансовую систему страны, и никого не пришлось выносить из зала на носилках. Полсон, стуча пальцами по животу, как всегда, когда погружался в себя, все еще не мог поверить, что сделал это.
Он только что разговаривал по телефону с Бараком Обамой, фаворитом президентской гонки, который только что закончил речь об экономике в Толедо, штат Огайо. Затем он попытался поговорить с Джоном МакКейном, но не смог дозвониться.
В 18:23 Уилкинсон написал: «8 из 9 готовы… [S]tate [S]treet ждет совета… [Мы] практически закончили».
Две минуты спустя, в 18:25, Уилкинсон торжественно сообщил: «Сейчас у нас 9 из 9».
Каплан в Белом доме ответил: «Поразительно».
Дэвид Насон отнес подписанные документы Полсону.
Стоя в дверях кабинета, Насон молчал, пока Полсон и полдюжины его старших сотрудников осознавали важность момента.
– Мы только что пересекли Рубикон, – сказал он.
Эпилог
В течение всего нескольких месяцев Уолл-стрит и мировая финансовая система изменились почти до неузнаваемости. Каждый из бывших инвестиционных банков «большой пятерки» потерпел крах, был продан или преобразован в холдинговую банковскую компанию. Два гиганта ипотечного кредитования и крупнейший в мире страховщик были поставлены под государственный контроль. А в начале октября одним росчерком президентского пера Федеральное казначейство и, как следствие, американские налогоплательщики стали владельцами части когда-то самых гордых финансовых учреждений страны – спасение, которое казалось немыслимым всего несколько месяцев назад.
Но перекачивание десятков миллиардов долларов из Вашингтона на Уолл-стрит не сразу положило конец хаосу на рынках. Вместо того чтобы восстановить доверие, спасение дало противоположный эффект: эмоции и воображение инвесторов – те, что Джон Мейнард Кейнс называл «жизнерадостностью»,[742] – сорвались с поводка. Даже после того, как президент Буш сделал TARP законом, Dow Jones Industrial Average упал еще на 37 %.
Но были и другие последствия, которые оказали гораздо более сильное воздействие на психику американцев, чем непосредственно драмы, ежедневно разыгрывавшиеся на Уолл-стрит. После первых выплат по законопроекту возникли национальные дебаты о том, что волнения в финансовом секторе означают для будущего капитализма, о роли государства в экономике и о том, не изменилась ли эта роль навсегда.