Слишком поздно
Шрифт:
Зато у меня заебись получаются сложные схемы. У меня схемы на все случаи жизни. Еще ничего не произошло, а я уже все расписал и продумал обходные пути. Я гений. Прямо как мой старик-дедуля.
Помню, в детстве я чуть не помер. То есть мне так казалось: спер у матери колес и наглотался их. Бля, я тогда еще читать не умел, не просек, что беру. Просто захотелось узнать, что такого мать ощущает. Уловить те же чувства, которые ей дороже родного ребенка.
В общем, я закинулся, а ступни округлились, как бейсбольные мячики. Распухли, к хуям, ну я и решил, мне крышка.
Сученыш Пол предупредил, что меня до суда могут посадить под домашний арест. Если бы не мой послужной список, отпустили бы под залог, сохранив свободу передвижений, но адвокатишка был уверен: сидеть мне в четырех стенах. И это один из немногих его дельных поступков. Он предупредил, а я выиграл целую неделю на подготовку. Собрал гору колес и устроил себе нормальный такой отек, в пару дюймов на каждой лодыжке. Было нетрудно, я и так валялся в больничке благодаря двум мудакам, решившим по приколу издырявить меня пулями. Уроды.
Обзаведясь браслетом, я серьезно присел на колеса. Надзирающий офицер ничего не заметил: икры и лодыжки стали как бревна, а он такой: ну, кость широкая, бывает. Его зовут Стюарт. Бля, что за имя? Угораю над тупостью офицера; с другой стороны, он прикольный, жалеет меня. Верит в мое исправление, а я ржу над его тупыми шутками и перетираю с ним за Иисуса. Стюарт типа фанат Иисуса. Энтони мне под эту марку даже распятие притаранил. Я повесил крест в гостиной, в аккурат перед приходом Стюарта, прямо над зомбоящиком, по которому целыми днями смотрю порево. Во прикол, да? Стюарт приходит, видит распятие, спрашивает: «Это откуда?» А я ему: «От дедули осталось». Типа он был проповедником-баптистом. Гляжу на крест и представляю, как дед на меня с облаков пялится.
Вру, конечно, дед, наверное, ни разу порога церкви не переступил, а если у него и было распятие, то он им людей хуячил.
Зато Стюарту байка нравится. У него типа тоже распятие есть, такое же, чуть поменьше. Он потом проверил мой браслет, сказал, мол, все отлично, через неделю увидимся. Я угостил его на дорожку куском кокосового торта.
И вот я стою с пузырьком гидрохлортиазида в руке. Его следует принимать с умом, иначе давление пиздец как упадет. Мне надо подсушить ногу, стянуть с нее браслет и надеть его на запястье Энтони.
Ура моему гению. Браслет не заметит, если его быстро и ненадолго снять, не ломая начинку. Он на таймере, проверяет, на месте ли, только время от времени. Поэтому главное – не ковыряться в нем. Я просто стяну браслет с ноги и накину на руку Энтони, а защита от дураков работает, если речь о человеке с так себе интеллектом. Мой уровень – гений.
Теперь дело за Энтони: лишь бы не забухал и не вышел из дома, пока меня нет. Я вернусь и заново нацеплю браслет, типа никуда не отлучался.
А пока надо распланировать еще кое-что. Открываю пузырек и вытряхиваю из него четыре таблетки. Потом ищу в Сети гинекологов, обзваниваю их – два часа кряду. К тому времени, как я нахожу
Девушка, что ответила мне, просит подождать, а сама роется в деле, ищет, наверное, договор о неразглашении. Ясен-красен, врачебная тайна и всякое такое.
– Сэр? – произносит она в трубку, проверяя, на связи ли я еще.
– Слушаю.
– Как, говорите, вас зовут?
– Люк, – говорю. – Я – отец.
Ха! «Звездные войны». Я про себя угораю: ох и ржали, наверное, в детстве над этим лузером.
– Можете подтвердить свой адрес и дату рождения? – спрашивает секретарь.
Называю то и это, я ведь гений, все выяснил. И вот, удостоверив «мою» личность, девушка говорит:
– Так, и что же вы хотели узнать?
– Предполагаемую дату родов. Я монтирую видеопослание для семьи, а у Слоун спрашивать не хочу. Она разозлится узнав, что я забыл дату. Надеюсь, вы меня выручите, поделитесь информацией.
Девушка смеется. Ей нравится, какой я любящий и заботливый, как жду не дождусь малыша.
– Похоже, зачатие имело место в марте. Дата родов… Рождество! Даже не представляю, как такое можно забыть, папаша, – со смехом говорит секретарь.
Я тоже смеюсь.
– Все верно, Рождество. Наше собственное маленькое чудо. Спасибо.
– Не за что!
Завершив звонок, я смотрю в календарь. В марте Слоун еще жила со мной.
В марте и Люк торчал рядом. Постоянно.
Не знаю, когда именно он стал промывать Слоун мозги или когда она ему отдалась, но от одной мысли об этом я весь напрягаюсь. Поверить не могу, что он ее выебал. Мою Слоун.
Поверить не могу, что она ему дала. Они хоть предохранялись?
Во мне снова полыхает гнев. Я вскакиваю и, схватив стул, на котором сидел, швыряю его в дверь. Потом подлетаю к ебучему распятию, срываю со стены и херачу им по телевизору.
Вот так, хорошо. Когда я купил этот телик, Слоун была со мной. Приятно взять и расхуячить его. Озираюсь по сторонам, ищу, чего бы еще такого разбить. Зеркало. Подбегаю к нему и трижды бью по стекляшке крестом, пока осколки не разлетаются по полу.
Прихватив распятие, я иду по коридору в ванную. Смотрю там на себя в зеркало и гадаю: моего ли малыша носит Слоун? Стоит мельком подумать, что он может уродиться в Люка, и я уже ненавижу его.
Распятием бью по зеркалу снова и снова.
Сука ебучая.
Поднимаюсь наверх и то же делаю с другим зеркалом.
На хуй мне этот ребенок не нужен. Он был у нее в животе с марта месяца, и хер знает, сколько раз Люк с тех пор ее трахал. Даже если ребенок мой, его осквернили. Уверен, младенцы все слышат, и для моего малыша отвратительный голос Люка – это голос отца.
Он мне ребенка не испортит. Пусть не трется рядом с беременной Слоун.
Я прохаживаюсь по комнате, подыскивая, что бы еще мог расколотить мой маленький Иисус на перекладине. Лампы? Есть. Вазы? Разбил. Иисус на перекладине в бешенстве.