Слишком поздно
Шрифт:
Я молча смотрю на нее, переваривая услышанное.
Она просит у меня прощения?
Думает, что подкинула мне проблем?
Я подхожу и приподнимаю ей голову. Пальцем убираю слезинку, катящуюся по щеке.
– Если мы как-нибудь узнаем, что малыш от меня, ты его оставишь?
Она вздрагивает, неопределенно поводит плечами и наконец кивает.
– Конечно, Люк. Время вообще неподходящее, но это же не вина ребенка.
Мне очень хочется обнять ее в эту секунду, но я сдерживаюсь и не опускаю руку, чтобы она и дальше смотрела на меня.
– А если бы ты прямо сейчас
Некоторое время Слоун молчит, а потом мотает головой.
– Я бы с тобой так не поступила, Люк. Это нечестно.
– Я для себя все решил, – говорю твердым голосом. – И спрашиваю тебя: если бы ты узнала, что ребенок от Эйсы, ты бы захотела его оставить?
Следующую слезинку с ее щеки я не убираю.
– Это ребенок, Люк, – тихо говорит Слоун. – Невинный малыш. Но я уже сказала: тебе я такой жизни не хочу.
Вот теперь я обнимаю ее и целую в висок, а когда наконец придумываю, что сказать, вновь заставляю Слоун взглянуть на меня.
– Я люблю тебя. Люблю до умопомрачения. А этот ребенок – частичка тебя. Ты даже не представляешь, как счастлив я буду, если ты позволишь любить частичку тебя. – Кладу руку ей на живот. – Этот малыш мой, Слоун, и твой. Он наш. Если захочешь родить и вырастить его, то обещаю стать самым охрененным папашей всех времен.
Она тут же прячет лицо в ладони и начинает рыдать. Так сильно она при мне еще ни разу не плакала. Тогда я беру ее на руки и отношу в спальню, там бережно кладу на кровать, устраиваюсь рядом и обнимаю, пока слезы не перестают течь из глаз. Наконец, спустя несколько минут в комнате воцаряется тишина.
Слоун лежит, обняв меня обеими руками и положив голову мне на грудь.
– Люк? – Она смотрит на меня, приподняв голову. – Ты самый лучший человек на свете. Я тебя очень, очень сильно люблю.
Я целую ее. Потом еще раз, а затем приподнимаю футболку и чмокаю в живот. Улыбаюсь. Слоун подарила мне то, чего я хотел, сам того не зная. И как бы я ни мечтал, чтобы ребенок оказался моим, а не от Эйсы, ради самой же Слоун, это не имеет большого значения. Ведь малыш – часть женщины, которую я люблю больше всего на свете. Ну разве я не счастливчик?
Я ложусь и придвигаюсь к Слоун. Она больше не плачет. Я целую ее в щеку, убираю волосы со лба.
– Ты знала, что бетонные столбы рассыпаются на пончики всякий раз, когда с головы черепахи падают часы?
Она громко смеется.
– Ладно, победа не победа, если в комнате появляется куча грязных носков, когда черствеет рождественский пирог.
У нашего малыша будут самые странные в мире родители.
Глава пятьдесят вторая
Эйса
Тут в новостях сообщали про какого-то чела. Он изнасиловал девку, а ему впаяли всего пару месяцев. То ли потому что он белый, то ли потому что призер там какой-то.
Вся страна, к хуям, на дыбы встала. Мягкий, видите ли, приговор. В новостях потом несколько недель эту тему мусолили. Я не в курсе деталей, но впечатление создали, что чел – натурально маньяк. Зуб даю, это был его первый, ну максимум второй раз, а все уже взбеленились так,
Нет, этот мудак, конечно, свой срок заслужил, могли бы и больше впаять. Я этого хуесоса ваще ни разу не оправдываю, просто бесит, что про мое дело в новостях ни словечка. Я, бля, чувака завалил, а мне даже обвинения не предъявили. Я, бля, создал крупнейшую сеть наркоторговли в универе с самого дня его основания – и ничего. Я Райану оружием угрожал, а судья меня, на хуй, под домашний арест отправил до разбирательства.
Домашний арест. На целых, мать его, полгода.
Наша страна и ее руководство – сборище расистов, лицемеров и клоунов, при которых парням вроде меня сплошная лафа. Я бы стыдился этой страны, если бы не любил ее за отсутствие наказаний.
Ну и раз уж мы заговорили про парней, которые без последствий для себя насилуют девчонок… У меня на обеих руках пальцев не хватит сосчитать, сколько раз я засаживал девкам без согласия. Черт, да я со счета сбился, сколько пялил Джесс, когда она меня не хотела. Если совсем по чесноку, это единственная причина, по которой я вообще с ней заморачивался. На ее злость у меня стоит.
Одного не пойму: как мне удалось отмазаться и никто по этому поводу говном не изошел. Я ведь красивее большинства пацанов, которых по национальным новостям кажут. И не дохляк какой-то там, как почти все они. Хрена ли экранное время достается этим недоношенным дрищам и уебкам?
Это потому что я не из богатой семьи?
Видимо, да. Я рос сиротой при двух говенных предках. СМИ в курсе, что пипл не схавает историю вроде моей, ведь меня не поддерживают двое богатых родителей.
Ясен хуй. У меня был единственный шанс прославиться, но предки мне и тут поднасрали.
Пол, мой адвокат, говорит: и хорошо, что я не светанулся в прессе. Типа если журналюги ухватятся за меня, то раскрутят дело и судья даст мне срок показательно. Так-то логично, но вряд ли Пол всекает, как я действую на людей. Я ведь невъебенно харизматичный. Влюблю в себя прессу. А когда замелькаю на каналах, то Слоун всякий раз, включая телик, будет видеть меня и ей придется следить за моей историей.
Бля, опять я сдал. Я старался выполнять рекомендации психиатра, не думать о ней. Всякий раз, как я о ней думаю, у меня будто начинается сердечный приступ, как у какого-нибудь старого жиробасины с холестерином до небес. Пальцы сами впиваются в грудь, а колени тянутся к полу.
При мысли о том, как Слоун со мной поступила, становится трудно дышать.
Моя Слоун.
Сам виноват. Не надо было ее так любить. Просто не смог ничего с собой поделать. Решил, что она создана для меня, что ее послали на землю лично мне – в награду за все дерьмо, которое довелось пережить в детстве. Бог извиняется, так я подумал. Типа лови, Эйса, Я сотворил этот лучик света, чтобы развеять тьму, в которую погрузили тебя предки. Она – Мой дар тебе, дитя. Она уймет твою боль.
Боль правда прошла. Два с лишним года у меня под боком жил собственный кусочек рая. Слоун была как Ева, еще не соблазненная ебучим змием. Милая и невинная. Нетронутая. Мой личный ангелочек в человеческом облике.