Сломанная кукла
Шрифт:
– Что ты чувствуешь, когда рассказываешь об этом?
– Да какая к черту разница?!
– шепчу я.
– Раздражение я чувствую! Раздражение, что мне не помогают! Что переводят тему! Что... Расскажите мне про него что-то такое, чего я сама не знаю!
– требую я.
– Нам предстоит встреча. Я хочу быть сильнее него.
– Не нужно волноваться, Божена. Мы все на твоей стороне. И хотим помочь.
Она что-то пишет себе в блокнот.
– У тебя есть проблемы со сном, я прописала тебе несколько препаратов...
–
– Сеанс закончен, - встаю я.
Мне не нужен психолог. Мне нужна Диляра Зольникова! Она понимает... А это все потеря времени. А у меня ещё репетиция.
Хлопаю дверью.
С нами безвыездно живёт три человека прислуги. Они как серые тени, стараются не попадаться на глаза. У них форма цвета наших стен. Этот цвет называется "пудровая орхидея".
И сейчас, вылетая, я натыкаюсь на женщину, выбивая у неё из рук поднос.
Все с грохотом летит на ковер.
– Простите...
– присаживается она, чтобы собрать.
– Это вы - простите, - помогаю ей.
– Ну что вы? Я сама все уберу.
За этим нас застаёт мама.
– Божена?
– растерянно.
Поднимаюсь.
За плечи мама отводит меня подальше.
– Папа приехал. Поужинаешь с нами?
Отец не жил с нами постоянно с тех пор, как только его карьера пошла вверх. Обычно приезжал несколько раз в месяц, иногда на день, иногда на два. Мама говорила, что с его работой иначе никак.
Киваю.
За обеденным столом - отец, мама, я и мой брат Филипп. Ему шестнадцать. Мы сидим с ним напротив друг друга.
Я - по привычке - с идеально ровной спиной и правильно по этикету поставленными ногами. Он - вальяжно развалившись на стуле.
Филипп приторно красивый мальчик. Еще не потерявший юношескую очаровательность и тонкость. У него такой же цвет волос, как у меня и такие же голубые глаза.
Непроницаемый, чуть раздраженный взгляд.
Мы не общаемся. Даже не здороваемся.
Но глядя ему в глаза, я словно смотрюсь в зеркало.
Нам подают блюда. Как и всегда было раньше - каждому своё.
У меня - авокадо, вяленые томаты, грудка и нарисованный бальзамическим соусом цветок с листочками из настоящей петрушки.
А у Филиппа - паста со сливочным соусом и лососем. Я чувствую запах. Сглатывая слюну, жадно смотрю на неё.
Отец, хмурясь, читает что-то с планшета.
– Филипп, сядь нормально, - тихо просит мама.
Он чуть шевелится, но позу не меняет.
Отодвигает пренебрежительно пасту.
– Не хочу это...
– А что ты хочешь?
– сдержанно и не отрывая взгляд от экрана спрашивает отец.
Неожиданно его срывает, он лупит ладонями по столу. И орет с надрывом
– Верните мне телефон!! Я хочу свой ебанный телефон! Ясно вам?!
И эта эмоция взрывает меня.
Дернув за край скатерти, я запускаю волну и тарелки
В шоке он подскакивает.
В столовой звенящая тишина.
– Пошел отсюда в свою комнату!
– шепчу ему яростно.
Пиная стул уходит. Встаю, дотягиваюсь через стол до его тарелки, забираю ее. Ем остатки пасты, глядя в глаза отцу.
Это очень вкусно!
Мама начинает тихо плакать. Отец на несколько секунд закрывает глаза. Вдох...
– Подайте Божене пасту.
Отрицательно качаю головой, доедая последний кусочек.
– Спасибо, не нужно. Я наелась.
Выхожу из столовой. Ложусь спиной на стену у входа.
– Это всё твоя вина! Твоя...
– плача шипит на него мама.
– Почему мы должны терпеть этого мальчишку?! Он не нравится Божене!
– Они будут общаться.
– О чем им общаться? Они из разных миров! Наша девочка и этот…
– Помолчи, - сурово.
– Ты еще передай ей ту записку! Давай пустим в ее круг все отбросы общества! Я читала про него твои бумаги. Он псих! “Параноидальный психоз”! Он убийца, чудовище! Хватит нашей девочке чудовищ.
– Я запрещаю тебе заходить в кабинет. Ужин закончен. Уберите все здесь...
Во всем произошедшем, нашем неприличном сходстве с Филиппом и их интонациях, мой радар неожиданно вдруг улавливает то, что Филипп мне не двоюродный. Что он здесь не добровольно. Что отца, он, возможно, и не знал раньше. И его здесь заперли как и меня, ради безопасности.
И записка. Записку мог передать только Гордей. Мой “псих”.
Я не обижаюсь на маму. Она сумасшедшая тоже. Уверена если поискать, и для неё найдется диагноз.
Ухожу на второй этаж в поисках комнаты Филиппа. За его дверью играет музыка. Тяжёлая и громкая.
Повернув ручку, открываю ее.
Подрываясь, что-то прячет под подушку и с пульта выключает звук.
Он в трусах и толстовке.
Дёргает бровями - типа, "чего надо?". Но уже не агрессивно, скорее растерянно.
Смотрю на его ноги. Специфическое, знакомое мне по балету строение. Правильные икры и хорошо развитые мышцы. Он мог бы тоже заниматься балетом.
Закрываю за собой дверь.
Прохожу, сажусь возле него на кровать. Он оседает рядом.
Сидим, молча смотрим в занавешенное окно.
– Извини, - ведёт он пятерней по волосам.
– Сорвало башню...
– Ничего. Давай его сюда, - протягиваю раскрытую ладонь.
Вздохнув, вытаскивает из под подушки телефон. Шлёпает мне на ладонь.
– Я никуда не звонил. Только с девушкой своей переписывался. Можешь посмотреть. Это телефон моего друга. Я должен буду вернуть его через несколько дней. Я знаю, что это все ради твоей безопасности...
– недовольно.
– Я её не нарушал.