Сломанное небо Салактионы
Шрифт:
Коглер посмотрел в сторону и добавил:
– Держите нас в курсе, пожалуйста.
Сообщение прервалось.
Лев Саныч задумался. «Неведомое поле. Может потому и не видны звезды? А формула двойных планет?» Профессор оглянулся на погашенный экран компьютера, но уперся взглядом в тело девушки на кушетке сканера.
Автоматические диоды нащупали грязные запястья пациентки и теперь жалобно пищали. Во время вынужденной посадки Роверто мерзла, потела и плакала. Перед медицинскими процедурами ей следовало принять душ.
– Сам!
– Ну ладно, бывает, – простил он Элизабет и внезапно осознал: – «Сейчас я буду купать девушку!»
В душевой он уложил ее на спину на дно кабины, включил теплую воду и бросил лейку на пол. Раздел девушку до белья, извлек из нагрудного кармана чип удостоверения личности. Сунул форму в стиральную машину, в задумчивости почесал живот, разделся, отправил свои шорты и майку туда же.
– Не гонять же стиралку полупустой? – обратился он к молчащей Элизабет.
Белье на ней было простеньким, хлопчатобумажным, и в этот момент от нее веяло беззащитностью. Смертный жетон на цепочке застрял в лифчике.
– Сейчас я – врач! – твердо напомнил себе Лев Саныч и раздел Роверто догола.
Крупная правильной формы грудь, смуглая кожа, длинные черные волосы. Изящные руки и ступни ног, тонкие лодыжки, и в то же время налитые женственностью упругие бедра.
«Она одного со мной роста, – определил Абуладзе, – И если смуглая Моника – символ изящности, то белокожая Роверто – воплощение материнства».
Уверенный, что все делает правильно, профессор намыленной губкой тщательно вымыл тело девушки. И вдруг смутился: «Она уже чистая, а я нет!» Вымылся сам, стоя рядом, этой же губкой, и поморщился от осознания собственной тупости.
Лев Саныч снова сел на дно душевой, положил Элизабет спиной на свои колени и тщательно вымыл ей голову. Почувствовал, что делает это с удовольствием. Натуральная брюнетка без единого седого волоса, лет тридцати. Знойная. Льву Санычу захотелось, чтобы она оказалась чуть старше, он запустил пальцы ей в волосы и помассировал голову.
Прежде чем выключить воду, Абуладзе, все-так же оставаясь на коленях, прижал ладони к лицу – лицо горело. «Я маньяк какой-то, а не ученый!»
Успокоился, вытер девушку двумя полотенцами и отнес ее на сканер.
Кутельский еще не вернулся.
Надел на Элизабет свои чистые майку и шорты. Снова включил сканер – на этот раз диоды успешно нашли, куда подключиться. Профессор разглядел, как по трубке из вены заструилась кровь для анализа, отвернулся и поднес ладонь к носу.
Ладонь пахла чистотой девушки.
«Такое чувство, что я прожил с ней всю жизнь, – подумал Абуладзе, – Я уже знаю, как она за собой ухаживает, какое белье носит, на что надеется и на что не надеется. Ну, пожалуй, этого я не могу знать наверняка».
Лев
– Обезвоживание, крайняя степень переутомления, многочисленные ушибы внутренних органов, – Кутельский читал ленту с диагнозами Роверто, – По крайней мере, она точно не робот! Документы есть?
– Теперь у нас две девушки на руках.
– Обе поломанные, – Чарли принял из рук Абуладзе жетон-чип с электронным удостоверением личности Элизабет и направился к компьютеру в поисках разъема.
– А циферки то четырехзначные, маэстро, – бросил ему вслед Лев Саныч.
– Элизабет Роверто, студентка первого курса факультета психологии и антропологии, – прочел пилот вслух, – 36 лет, не замужем. Чего? 36 лет и первый курс?!
– А выглядит совсем, как юная девушка, – удивился профессор, – Родители?
– Воспитатель – Маргарет Роверто. Ничего не понимаю. Родители не упоминаются.
– У нее четырехзначный личный номер, маэстро.
– Вы хотите сказать, что…
– То самое. Она настоящая землянка. Искусственно зачатая из замороженных клеток. Потому и выглядит так хорошо. А погибшая Маргарет Роверто – ее пробирочная сестра, выращенная на поколение раньше. Мы ее приняли за мать.
– Это может стать проблемой, профессор!
– Почему?
– Вы встречали когда-нибудь настоящих землян? Зачатых от древних? Я – нет.
– И я нет.
– Вы понимаете, насколько они превосходили нас? Технологически, умственно? – спросил пилот.
– Глупости! – возразил Абуладзе.
– А технологии? Их корабли за несколько тысячелетий преодолели неимоверное расстояние от Земли сюда. А мы, наша цивилизация, что? Так и топчемся на месте. Стоим неподвижно на интеллектуальном фундаменте, заложенным древними. Вот вы ученый, Лев Саныч, объясните, почему так?
Абуладзе задумчиво посмотрел в потолок.
– Не верю, что они нас превосходят или чем-то превосходили. Да, взрывной рост технологий прекратился. Но сейчас эпоха другая. Вызовы другие. Землянам, чтобы покинуть умирающую планету, требовался качественный рывок. А у нас, их потомков, стоят иные, количественные задачи. Вон в системе Гизы почти все планеты земного типа, не на всех можно жить, но освоить их необходимо все! Даже вашу ледышку Эгаро. Существующих технологий нам достаточно, нет причин для качественного скачка.
– А я думаю, мы просто стали глупее предков! – запальчиво воскликнул Кутельский.
– Вы их романтизируете, маэстро, это – свойство юности.
Чарли поморщился и снова с тревогой взглянул на спящую Элизабет. Профессор примирительно добавил:
– Деградация, о которой вы говорите…
– О ней не только я говорю! – перебил пилот.
– Понимаю, но можно я выскажу свое личное мнение?
– Давайте! – разрешил Чарли.
– Это – не дефект нашего разума, а результат деградации языка.