Сломанное небо Салактионы
Шрифт:
На экране появилось изображение валуна с рунами, не совсем телевизионное, а несколько мультяшное. Результаты анализа с неимоверной скоростью зарябили по краям изображения, там, где у человека располагалось боковое зрение. Но данные, выводимые мозгом Моники на экран, не предназначались для немедленного изучения. Потому зрители не успели рассмотреть ничего.
– Это ж тот самый камень, на котором мы нашли вас! Он же был гладкий?! – воскликнул Кутельский.
Камера в глазу Моники переместилась с узора на валуне на песок, неестественно белый. Вместо уродливых, покрытых плесенью,
– Где это вы? Антураж не наш! – удивился Абуладзе.
А потом из-за колонн появились они. Люди. Моника оказалась в центре неизвестного ритуала. Люди одновременно приблизились к Монике со всех сторон, что можно было принять за угрозу, но камера в глазу девушки не дрогнула. Лица, окружавших Монику существ излучали доброжелательность.
– Рост! – Стул под Кутельским хрустнул. – Они маленькие!
– Гномы? – предположила Элизабет и слегка отодвинулась от пилота.
В самом деле, даже будучи на камне на четвереньках Моника оказалась выше всех приблизившихся.
Аборигены зашевелили губами все разом, но Моника не ответила. Затем они выполнили танцевальное па с поклоном в конце. Теперь их глаза излучали восторг и… За кадром вверху сверкнула молния. Изображение прервалось.
Моника неподвижно стояла посреди лаборатории и внимательно ждала реакции зрителей.
Чарли вскочил и обежал вокруг нее:
– Моника нашла местную цивилизацию!
– Но откуда она взялась, и почему мы их не видим? – воскликнул Абуладзе.
– Моника, отмотайте запись назад, пожалуйста, на аборигена крупным планом, – попросила Роверто.
Моника перемотала запись назад, поставил на паузу. Элизабет взяла у девушки-робота клавиатуру и увеличила изображение аборигена.
Добродушное бородатое лицо мужчины ничего не говорило о возрасте. На аборигене была блузка, темный плащ на плечах и шорты до колен.
Роверто подошла к экрану и указала на кисть руки жителя Салактионы:
– Перепонки. Если это так, они способны жить и под водой. Они вышли из моря.
Все задумались. Видеозапись возобновилась, после молнии экран зарябил, потом запись перезапустилась сначала. Камера показала Кутельского, бегущего к лестнице в рощу. Потом Моника обернулась, но вместо геостанции камера показала…Пещеру. Темный вход терялся в тропических зарослях. Опешивший Чарли ткнул указательным пальцем в клавиатуру, которую по-прежнему держала в руках Элизабет, ловко попал в кнопку «паузы». Пилот облизал пересохшие губы и сказал:
– Это же наша станция! Только заросшая непонятно чем…
Абуладзе встал и подошел к экрану вплотную, обернулся к девушке-роботу:
– Вы видите нашу станцию такой?
Моника кивнула.
– Наверное, здесь и кроется ответ, – задумчиво произнес Лев Саныч, – Потому антураж не наш. Следует изучить устройство вашего зрения, Моника. Кстати, а почему, ваша батарея разрядилась так быстро?
В глазах Моники блеснули слезы:
– Негативные эмоции! Вы тут такое устроили! Я необычная девушка. Мне недостаточно одного электричества.
– Мы в этом уже убедились, – хмыкнул Абуладзе.
– Успокойся, Моника, это была гроза, мы видели молнию, –
– Молния? – Моника повторила жест Абуладзе – потерла пальцами переносицу. – Молния… Между прочим, Лев Саныч, я завизировала доклад вашей подписью!
– Моей? А я тут каким боком? – Абуладзе поморщился.
– Вы здесь лицо официальное. А моя миссия, скажем так, весьма деликатна. – ответила Моника.
– Мы забыли вам сказать. Связи с Хэнкессой нет. Скорее всего ваше сообщение не ушло. Как и все предыдущие.
***
Абуладзе, втянув голову в плечи, вышел наружу. Какая та неясная тревога долбилась в темечко изнутри. Словно, какая-та мысль никак не могла оформиться. Не обращая внимания на сырость, он залез на крышу ангара и спустился внутрь осмотреть плантацию. Вид растений обычно помогал сосредоточиться.
Автоматические створки потолочных окон во время дождя повернулись ребром, и растения насытились живительной влагой. Пахло сыростью и хмелем. Через пару месяцев предстояло собирать урожай. Лев Саныч провел ладонью по колосьям ячменя и тяжело вздохнул. Ему стало жалко себя, плантацию, налаженный быт станции, и даже жадную компанию-работодателя. Геологические и астрофизические изыскания, еще вчера бывшие такими значительными, сейчас казались ему ерундой.
«Никому теперь не будет дела до гибсония. Экологи отыщут с помощью Моники аборигенов… Интересно, для них сделают зоопарк или резервацию?» – профессору захотелось немедленно задать этот вопрос Кутельскому, шаги которого он услышал на крыше ангара. Но это оказалась Роверто.
– А вы хозяйственный, Лев Саныч, – похвалила Элизабет профессора, – Покажите, что тут у вас?
Оттаявший от комплимента Абуладзе собрался было провести экскурсию, но в этот момент на антресоль с крыши спустился пилот. Чарли взглянул на профессора сверху вниз, почесал затылок:
– Я что-то не понимаю, профессор?
– Угу. Думаю, Моника уже догадалась.
В ангар спустилась Моника, ее шагов не услышал никто. Девушка успела принять душ и переодеться, и несколькими движениями ладони стряхнула капли с волос. Ее обнаженные плечи блестели всеми оттенками кофе в ярком свете ангарных ламп.
– Вот вы где прячетесь!
– Лев Саныч не рад вашему открытию! – сообщил Чарли.
Элизабет ободряюще уцепилась за ладошку профессора.
– Я должен вам кое-что сообщить, важное и секретное, – угрюмо произнес Абуладзе, – «Гала-гео-индастри» считает меня лентяем, мол, я срываю сроки. На самом деле, мы с вашим предшественником, маэстро, давно закончили программу исследований. Гибсония в промышленном масштабе мы не нашли.
– Но!
– Не перебивайте, Моника! – Абуладзе вырвал руку из ладошки Роверто и с виноватой улыбкой присел на край кадки. – Я придерживаю отчеты, тяну время. Чтобы найти на Салактионе хоть что-нибудь! У меня кредиты! Понимаете? Мне нельзя возвращаться на Хэнкессу пустым.
Все молчали, потому Лев Саныч продолжил:
– И формула двойных планет – для меня не просто формула, которая не работает на Салактионе. Я надеялся отыскать что-то в недрах. То, что делает пару планет стабильной.