Случайному гостю
Шрифт:
— Святой Отец не придёт, — успокаивающе сказал я. — Не нервничай так.
— А бабушка? — деловито осведомился Витя.
— Она у него давно умерла, — ответил я, хлопая ящиками стола. У тёти Жени была отвратительная привычка перепрятывать аптечку — ей казалось, что таблетки находят и уносят мыши.
— Наша бабушка? — спросил Витя. Я наконец нашел анальгин, но прищемил ящиком палец.
— Бабушка наша пошла отдыхать и поговорить с Богом… — сказал я, размахивая рукой.
— Я так есть хочу, — грустно сказал Витя. — Насовали галеты с соком.
— Поймают, — безапелляционно заявил я. — Терпи.
Витя вздохнул. В животе у него забурчало.
— Мне тут померещилось, — сказал он сипло и задумчиво, — что в передней блымает под порогом. Что-то такое маленькое. Ты ничего не видел?
— Видел, — ответил я. — И тоже решил, что показалось.
Витя задумчиво подергал нос и почесал за ухом. Это всегда означало крайнюю заинтересованность.
— Может, там клад? — спросил Витя и заморгал от напряжения. — Тут находят много кладов. Недавно, через двор, нашли такую бутылку с…
— А зарыл его: дед Мороз, — мрачно сказал я и вонзил иглу с ниткой себе в воротник рубашки. — С ним Флинт.
— У него нога деревянная, — сказал Витя и покачался в кресле.
— Мозги у него из опилок, — подкинул я.
— Не-е-е, это Винни Пух!!! — деловито заявил Витя. — Не путай меня.
— Хорошенький Винни, — повеселился я. — Нос красный, мозги из опилок, нога деревянная, борода из ваты… Милашка! Только бутылки и закапывать, нет чтобы сдать.
— Ты издеваешься, — проницательно заметил Витя. — Ну хорошо, ладно. Пойдем под порогом пошарим, что оно там блымает…
Толкая друг друга, мы кинулись в коридор.
— Не топай, слоняра, — просипел я.
— А ты на ноги мне не наступай, — ответил Витя и мстительно пхнул меня в сторону. В коридоре было ощутимо холодно. Во-первых, дуло от двери, менять которую бабушка отказывалась категорически, ну, а во-вторых: изгнанные из кухни, железом ли, Ваксой, чем-то ещё — в передней теснились Гости, плотно обступив дверь кладовки.
— «Хорошо, что они шепчут, — подумал я. — Если бы они говорили громко, я бы оглох. Точно…»
— Ничего не блымает, — растерянно проговорил Витя, сникая голосом в конце предложения. — Странно, я же видел, своими глазами! И он поковырял пол носком тапочка.
— Ты знаешь, нужно отвернуться, — сказал я, ощущая некое покалывание в ладонях. — Могу сказать, что оно будет справа.
— От тебя или от меня? — заинтересованно спросил Витя.
— От нас, — убежденно ответил я, предчувствуя Дар. И мы отвернулись от двери.
Перед носом у меня оказалась Гостья — высокая дама в платье с турнюром и потускневшим склаважем на шее. Лицо её выражало беспокойство. Гостья попыталась что-то сказать, сделала недовольную гримаску, провела рукой по горлу. К руке ее был примотан букет цветов — белый померанец: «Моя любовь будет вечной».
Я отмахнулся.
«Всё равно они не могут говорить прямо, — подумал я. — К чему эти загадки».
Я обернулся. Через правое плечо. Я всё время оборачиваюсь. Пару раз это чуть
— Вот видишь, — возбужденно прошептал Витя и подергал уха — Я не перепутал!
— Нужен синенький цветочек, — зашептал я, двигаясь в сторону светящегося кружка.
— А слоник розовый тебе не нужен? — обидчиво спросил Витя. — А то метнусь.
— Синенькие цветочки открывают клады, — терпеливо пояснил я. — А вот если к тебе приходит розовый слоник, так поешь алоэ.
— Помогает? — осведомился Витя.
— Нет, — сказал я, — но очень противно. Кто хочешь уйдёт.
Витя с шумом прошел на кухню, хлопнул там холодильником, шкафом, зажёг бра и громко стуча тапками, принес блюдце, украшенное веночком из незабудок.
Мы присели на корточки у порога. Кружок света пыхнул на нас ровным белым сиянием. Витя ойкнул и сел на пол.
— Вот точно там что-то зарыли, — сказал он. Я такие вещи чую.
Я опустил блюдце на круг света. Цветы вздрогнули и заволновались. Дар впился в меня, в потаённые закоулки, уколол в сердце и исторг странные слова: «Rezerare-rezerare tezaurum… Именем венеты», — прошептал я чужим голосом.
Запахло ладаном и раскалённым песком. Сама собой включилась и выключилась лампочка. Приемник тоскливо вывел: «Ждёт сына мать, а сыновей Земля…» и смолк, круг изменил цвет и засветился красным, незабудки съежились и исчезли с блюдечка, оно начало медленно вращаться противусолонь.
— Когда я уже скажу что-то волшебное, — возбужденно сказал Витя. — А то всё ты и ты. Так нечестно.
Мы с Витей наблюдали за блюдцем, стоя на четвереньках. Оно подпрыгивало и стучало об пол. Песком и ладаном пахло всё сильнее, откуда-то с порога подул жаркий, душный, совершенно не зимний ветер.
— Сейчас откроется, сейчас, — шепнул Витя. — Смотри!
Круг стал похож на распустившийся тюльпан — красный, неприятно алый по краям, тоскливо-жёлтый в середине. В зловеще-еретическом сиянии, потревоженные и гневные, стали проступать в его центре знакомые линии и точки. Я ощутил чужой Дар, ахнул, протянул руку — в это время хлопнула дверь на этаже, простучали шаги по галерейке, подозрительно знакомый голос что-то раздражённо спросил и ему ответили… В голове моей грянул колокол — по мосту душный ветер гнал песок, лиса сидела на балюстраде, река шипела пеной у каменных ступеней набережной.
— Это промах, — сказала лиса, задрав морду к Ангелу. — Он совсем не слушает советы.
— Это его выбор, — ответил Ангел, взмахнув зеленоватыми крылами, ветер стих, песок осыпался на плиты и сложился в…
— Печать, — шепнул я, — Соломонова печать, и мы её почти ело… В замке провернулся ключ. Дверь открылась. От неожиданности мы с Витей подскочили навстречу друг другу.
— Рано-рано два барана… — пронеслось у меня в голове, что-то стукнуло меня в лицо, нос хрустнул и подбородок обдало горячим.