Случайный спутник

Беркман Эвелин

— Ну и все. — Полковник поднялся. — Незачем задерживать бедную мисс дальше. Не так ли?

— Полагаю, что так, — вынужденно согласился начальник полиции, тоже вставая, но не смог не добавить: — Разумеется, если возникнут осложнения, у меня имеется адрес фройляйн, и я смогу обратиться к английским властям…

— Сделайте одолжение.

— Благодарю за внимание, герр полковник.

— Пойдемте, мисс Хевенс. Я отвезу вас в отель. — И полковник бережно взял Марту под руку.

Начальник полиции дождался, когда за ними закроется дверь, и улыбка, прятавшаяся в глазах, расползлась по лицу. Хорошенькая история! Показания этой девицы — с начала до конца чистая липа. Она, видите ли, слегка знакома с молодым и совсем не знает старого! Как же,

байка для простаков. Его не обманешь. Эта история стара, как мир, и ясна, как стеклышко. Мужчины дрались из-за нее, вот и все. Старика она, надо полагать, поощряла из-за денег, и ставлю на кон свою профессиональную репутацию, старик богат. А молодого придерживала для других целей, что старик и обнаружил. Вообще историйка дурно пахнет, и ничего удивительного, что девица пытается замести следы. Вот было бы забавно выудить из нее признание, нет же, пришлось церемониться… Но формально ее доводы удовлетворительны, не говоря уж о высокопоставленном американце, который ускорил расследование. Надо быть осторожней, пока он в Вюрцбурге. Жаль, жаль. Как холодно и беспощадно он устроил бы ей допрос по всем правилам и, рано дали поздно, все равно заставил бы описать грязную сцену, в результате которой две жертвы — молодой человек и порочный старик из ревности к ней сцепились не на жизнь, а на смерть.

«Сильное сексуальное возбуждение, как правило, опасно для лиц преклонного возраста», — подумал он цитатой из «Руководства по психологии для полицейских».

Было всего лишь полдевятого вечера. Непостижимо, как быстро все это произошло. Выяснилось, что Марта вышла из церкви не позже двух часов пополудни. Теперь она лежала в постели такая измученная, что казалось, никогда уже не оправится, и все-таки никак не могла уснуть.

Лицо Тревора стояло перед глазами, душераздирающе близко и отчетливо. Не такое, каким она видела его в последний раз, обезображенное алчностью и готовностью к душегубству, — а то, родное, улыбающееся, с ласковыми глазами, чистое, благородное лицо. И сопутствовала видению невыносимая сердечная боль.

Она вертелась в постели, словно, сменив положение, можно было прогнать эту боль, и искала от нее защиты, стараясь вспомнить, каким отвратительным он был сегодня: его цинизм, его мерзкую браваду и желание оправдать свои предательства. Но усилия ее были тщетны: злобная маска убегала ее, перед глазами стоял милый лик, наполнявший ее когда-то таким счастьем, таким покоем… и этого ей не забыть, это с ней навсегда.

Невыносимым становилось это желание и неумение плакать. Надо думать о чем-то другом, быстро, быстрее. Об истории, которую она, например, должна сочинить для мистера Мак-Ивора; бедный старик, он будет разочарован: ведь она не привезет ему ничего, кроме описания пышных принцессиных похорон…

И тут ее озарило, да так, что она даже вскинулась в кровати, глядя в темноту широко открытыми глазами. События разворачивались с такой стремительностью, что она упустила это из виду. Теперь до нее дошло, и мурашки побежали по коже.

Если в Шарлоттиной гробнице был Яков, то кто же кто? — был публично повешен?

Глава 21

Яркое солнце слепило глаза, когда Марта брела по Вайсштрассе, еле передвигая ноги. Все, на что падал взгляд, плыло и расползалось из фокуса. Иногда она теряла ощущение мостовой под ногами, и ее слегка заносило. К тому же ей не хотелось идти туда, куда так неуверенно несли ее ноги. Еще раз очутится в чреве убогой лавчонки, предстать перед исчезающим на глазах привидением, снова, причем без особой нужды, потребовать от него усилий памяти и ума, — это было жестоко. Но кап ни измучена была Марта, она не могла повернуть назад, подчиняясь толкавшей ее вперед профессиональной привычке докапываться до сути. Она должна увязать в единый узел и этот оставшийся конец, иначе упущенное будет терзать ее до конца дней.

Дверь была открыта, и, как прежде, рядом стояла стойка с периодикой. Марта

заглянула внутрь: он был там, в сумрачной полутьме. Она осторожно вошла и остановилась в растерянности. Старик еще сильней ссохся за эти несколько дней, еще больше стал похож на что-то недораздавленное и кое-как склеенное. Он выцветал из этого мира, и Марта порадовалась за него. Потом она вспомнила, что не знает его имени; он не назвался, а она не осмелилась спросить, уважая его желание оставаться среди теней. Пусть так и будет.

Долгое время, как и в первый раз, он не подавал знака, что замечает ее присутствие. Потом бесплотный голос произнес знакомую фразу:

— Пожалуйста, возьмите, что вам угодно, и положите деньги в коробку на прилавке.

— Простите, — нерешительно сказала она, старательно глядя в никуда. — Я уже обращалась к вам раньше. За информацией о Юденферштеке.

Он помолчал немного и повторил:

— Пожалуйста, возьмите, что вам угодно, и положите деньги в коробку на прилавке.

Марту обдало холодом. Не отошел ли его ум в лучший мир, опередив тело? Но ведь она говорила с ним всего лишь несколько дней назад!

— Я обращалась к вам недавно. Вы были так добры, что рассказали мне о местечке Юденферштек. — Она повысила голос. — Вы помните меня?

— А? — Он вдруг словно проснулся и, проснувшись, смутился. — Что такое? Что вы сказали? Кто здесь?

— Я была у вас на днях, — повторила Марта почти безнадежно. — Мы долго говорили о Юденферштеке. Разве вы не помните меня?

— Ах, да… Да. — Он вернулся оттуда, голос, хотя и более слабый, чем в прошлый раз, все же принадлежал вполне здравому человеку. Но никакого сомнения, что он угасает, день ото все быстрее. — Вы должны извинить меня, пробормотал 5рн. — Да, конечно, я помню вас. Я слишком много сплю и чувствую в то же время, что это не сон. А потом просыпаюсь и не сразу могу сообразить, где я…

— Ну, конечно, — выдохнула она, и снова всплыло желание спрятаться и от души поплакать. Но Марта торопливо продолжила: — Извините меня, что беспокою вас снова, но есть еще родин вопрос, который мне хотелось бы вам задать.

— Прошу вас, — ответил он и довольно хихикнул, чем несказанно испугал Марту. — Прошу вас. — Еще смешок. — Я всегда к услугам моих студентов. Чем могу помочь, молодой человек?

Холодное дыхание смерти снова коснулось Марты, Его разум сдавал, не сразу, что было бы более милосердным, а как-то судорожно, непредсказуемо, рывками. И тем не менее…

— В прошлый раз мы говорили о принце Викторе, принцессе Шарлотте и Якове, помните? — торопилась она, пока его внимание вновь не рассеялось. Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о де Маньи?

— Де Маньи? — повторил он, и Марта затаила дыхание. — Нет, к сожалению, я никогда не знал человека с таким именем. — Он замолчал, потер лоб и, кажется, снова очнулся. — Де Маньи? — переспросил он уже нормальным голосом. — Его тело отослали во Францию для захоронения среди предков. Но я расскажу вам чрезвычайно любопытную вещь о де Маньи, чрезвычайно. — Он произнес это почти с живостью, и Марта замерла в предчувствии. Только хватит ли у него сил продержаться до конца рассказа?

— В 1940 году мой сын бежал из Германии и присоединился к движению «Свободная Франция». Его убили в сорок четвертом. — Голос был полностью лишен эмоций. — Однако позже, через Красный Крест, я получил несколько его писем, и одно из них касалось прелюбопытнейшего обстоятельства. Выполняя некое задание, он остановился в местечке под названием Маньи. Имя это было знакомо ему, разумеется, из нашей истории, он заинтересовался и стал наводить справки. Выяснилось, что неподалеку есть селение Шамп-ле-Воллетт, которое много лет назад было семейным гнездом де Маньи. При первой же возможности он поехал туда и обнаружил лишь руины маленького загородного дворца, шато — де Маньи были хорошей фамилией, но не обладали ни влиянием, ни состоянием. Поблизости стояла церковь, датируемая 1300 годом, к несчастью, сильно пострадавшая от бомбардировок.