Служанка Артемиды
Шрифт:
В этом Ала уже совсем ничего не понимала, и она поспешила перевести разговор на более знакомую тему.
– Можно я поглажу твоего кролика? – спросила она. – Как его зовут?
– Его зовут Геракл, – ответила Агариста и добавила, понизив голос: – Но я называю его Усатик. Посмотри только, как он шевелит своими усишками!
Кролик в самом деле шевелил усами, но Алецию потрясло другое. Она привыкла к тому, что имя дается живому существу один раз и навсегда. Так было принято, так ей всегда говорили. Сменить имя – это все равно, что отрезать кролику нос и приставить другой. Девочка погладила мягкий мех кролика, и он прижал ушки к спине.
– Это твоя птичка? Почему ты не выпускаешь ее из клетки? У Теодоры тоже голубь, но она скоро поедет домой. Она танцевала в прошлом
На этот раз Ала точно знала, что нужно ответить.
– Да, конечно да!
И месяца не прошло, как воспоминания об отцовском доме стали блекнуть в воображении Алеции. Разумеется, она по-прежнему любила свой дом, но прежняя жизнь была так не похожа на жизнь в храме, и казалось даже, что в доме Конона жила совсем другая девочка. Разве могла Ала раньше хотя бы подумать о том, что будет собирать пауков, чтобы подложить их в постели Миро и Мелинно, или, хихикая, кататься по кровати, слушая, как Мелинно вопит от страха.
– Интересно, почему Миро не заметила пауков? – спрашивала Ала у подруги на следующее утро, не испытывая ни малейших угрызений совести. – Может быть, она просто раздавила их, когда каталась по постели, и не заметила?
– Нет, она не каталась, я видела, – покачала головой Агариста.
– О чем это вы там шепчетесь? – сердито проворчала Миро.
Ала и Агариста переглянулись.
– У нас свои секреты! – ответили они и захихикали.
Жрица, в чьи обязанности входило воспитание девочек, была рассеянной, мечтательной женщиной и не особенно интересовалась, чем занимаются ее подопечные, если они хорошо выполняют свои обязанности в храме. Когда она посылала девочек собирать цветы для храма, то совсем не возражала, если они задерживались дольше, чем полагалось, но зато внимательно следила за тем, чтобы они взяли с собой только кремневые ножи: на алтарь богини нельзя было класть предметы, которые разрезали металлическим ножом. Если девочки тихо вели себя в храме, то она не обращала ни малейшего внимания на то, что они с криками носились по двору. Если девочки прилежно разучивали древние молитвы и песнопения, то никто их не ругал за то, что они забросили свои прялки.
И маленькие служанки богини не подводили свою воспитательницу. У нее не было с ними никаких хлопот, когда речь шла о выполнении священных обязанностей. Девочки прибирали в храме, мыли священные сосуды, складывали на алтарь веточки и разводили небольшой огонь, в котором сгорали остатки пищи, вина и масла. Они содержали в чистоте и свои спальни, и комнаты для паломников. В храме они читали молитвы и сопровождали верховную жрицу при ежедневных жертвоприношениях богине. Они пели гимны богине, некоторые из которых были настолько древними, а слова настолько туманными, что девочкам приходилось расспрашивать свою воспитательницу о том, что они означали.
Службы в храме всегда проходили торжественно, с соблюдением всех священных ритуалов. Изваяние богини внушало девочкам страх, и им в голову не приходило шептаться или хихикать.
Священное изваяние было вырезано из черного дерева и даже в полумраке святилища блестело масляным блеском. По форме оно напоминало ствол дерева, спереди на нем было вырезано удлиненное лицо, плоское и безволосое, с глазами в виде двух красных камней, с длинным узким носом, огромной верхней губой и тонким ртом, растянутым в странной улыбке. Тело было лишь намечено несколькими линиями на округлом дереве. Маленькие руки были сложены на груди, а ножки подтянуты к животу, и казалось, что богиня сидит на корточках.
Когда Ала заходила в святилище, чтобы подмести пол или разбрызгать холодную воду, она не могла не взглянуть на изваяние, а изваяние отвечало ей злобной улыбкой. У девочки мурашки начинали бегать по коже, может быть, из-за
Присутствие древнего изваяния в храме отбрасывало легкую тень на все, что там происходило, но ритуалы поклонения лунной богине Артемиде были красивыми и трогательными. В храм приходили деревенские жители со своими скромными и простыми дарами и читали молитвы. Жрицы соблюдали в храме древние ритуалы и пели священные песнопения. Но главный ритуал поклонения богине совершался в душе каждой жрицы. Наставницы говорили девочкам, что это и была священная Тайна, известная только богине и самой жрице. Эту Тайну невозможно было понять, ее надо было прочувствовать, потому что боги общаются с простыми смертными, обращаясь не к их разуму, а к душе.
Частью этой Тайны был танец медведей. Каждый месяц девочки разучивали новые движения и танцевали перед храмом в честь своей богини. Каждое па имело свое священное значение, ведь, танцуя, девочки обращались к Артемиде. Но танец одной танцовщицы обретал смысл только тогда, когда вплетался в общий рисунок. Только танцуя вместе, они могли обратиться к богине и получить от нее ответ на языке чувств.
Солон также был частью этой Тайны. У каждой девочки в храме был свой зверек или птичка, белка, скворец, кролик или голубь. Казалось, богиня с большей охотой беседовала с животными, нежели с людьми. Вот, например, Солон, который всегда сопровождал Алу, иногда вдруг склонял головку набок, потом взлетал на ветку высокого дерева и сидел там, воркуя. Ала знала, что в эти мгновения он разговаривает с богиней, но обычно, сидя на плече у девочки, он ворковал что-то ей на ушко. Казалось, птица соединяла бога с человеком.
Возможно, деревенские жители чувствовали, в чем заключается самая суть Тайны. Частенько они приходили в храм со своими простыми дарами, приходили не в праздники, не в торжественных процессиях, а по одному или семьей, когда им нужна была помощь богини. Крестьянин мог привести в храм свою беременную жену и ожидающую приплода ослицу, чтобы попросить у Артемиды помощи в благополучном разрешении от бремени для обеих. А чтобы богиня не спутала его с другими просителями, он, стоя перед алтарем, нашептывал ей о своих бедах, с которыми приходил к ней в прошлый раз, и рассказывал о своих надеждах на будущее. К богине приходили женщины, у которых умерли дети, чтобы излить свою тоску и отчаяние. Проходило время, и многие из них возвращались поблагодарить богиню, если следующие роды заканчивались благополучно.
Как много детей умирало совсем маленькими, как много боли и невзгод приходилось переносить людям. Алеция поражалась жестокости богини, и слезы часто наворачивались у нее на глаза при воспоминаниях о трагедиях, о которых она слышала в храме. Правда, когда женщины, потерявшие одного ребенка, возвращались в храм после следующих, благополучных родов, казалось, они уже не помнили о своих недавних страданиях, а их радость была еще сильнее, и они обращались к Артемиде как к своей лучшей подруге и благодетельнице.
Когда второй месяц пребывания Алеции в храме подходил к концу, из Афин приехал Лидий и привез посылку из дома. Там было второе одеяло, ведь ночи становились все холоднее, красивая шкатулка из слоновой кости с изображением танцующего медведя на крышке, связка ленточек от Филис, медовые коврижки, испеченные Юнис, и, конечно, письмо, и вот о чем там говорилось:
«Конон отправился в Дельфы, чтобы спросить совета у Оракула [15] . Он взял с собой Клейтоса. Юнис ходит с палочкой, но чувствует себя хорошо. Филис разбила большой сосуд с изображением сатира. Помни, женщины больше ценят в жизни то, ради чего им пришлось перенести страдания. Написано Калиной. Прощай».
15
Прежде чем принять важное решение, греки в древности отправлялись в Дельфы посоветоваться с Оракулом.