Служанка
Шрифт:
— С ней все будет в порядке. Не переживай! — заверяю я, а сам представляю уже себя эдакой мачехой для Золушки, которая заставляет сиротку вылизывать полы и ….не только. Похоже, во мне умер филолог: почему- то слова сразу выстраиваются в ряд со всеми значениями, переплетая прямое и переносное. И слово "вылизывать" тут же нарушило драматичность момента. Хорошо, что на улице темно и мимолетное пошловатое выражение лица осталось папенькой незамеченным. От нарисовавшейся картины я почувствовал, что горло сдавил спазм и я не смогу уверенно пожелать ему скорейшего выздоровления. Я прокашлялся, прежде чем заверить в
— Пап, не волнуйся. Выздоравливай. Я присмотрю за ней.
— Постараюсь, — уже по губам прочитал я, потому что дверь уже закрывали.
— Слышала? Тебе отец велел слушаться меня! — обернулся я к Никотинке, но та, похоже, была не в состоянии поддержать диалог.
Хотя я ее понимал. Только что она увидела, что ее благосостояние может рассеяться, как туман. Не дай Бог, с отцом что случится, и она снова окажется там, откуда пришла. А я так и не выяснил, откуда она пришла, кстати. Но в любом случае, ренту я ей платить не собираюсь. Очень надеюсь выкурить эту хитрую лису отсюда и без всякого выходного пособия. Ладно б еще любила отца. Так нет же. Только присосалась.
В чем я убедился в очередной раз уже утром.
Поскольку число лиц, не спешащих к девяти на работу, увеличилось, то Дарья Степановна готовила нам и завтрак, и обед, и ужин. Никотинка, к моему недовольству, спустилась в легком халатике, который составил бы конкуренцию пеньюару по степени соблазнительности. Вроде и непрозрачный шелк, но облегает все и выделяет. Очередной вызов мне? Но глаза потухшие, взгляд робкий. Я прямо не узнаю пиранью.
Уткнувшись в тарелку, рассеянно ковыряется в омлете.
— Ника, ты чего это продукты переводишь?
В ответ фирменный закос под олененка Бэмби. Кладет свою ладонь мне на руку и срывающимся голосом выдает откровение.
— Тимофей, мне очень страшно. Я боюсь за папу.
— Ник, только не называй моего Матвея Тимофеевича папой. А то я чувствую себя на грани инцеста. Ты ж приравниваешься к сестре! А это мне ни к чему.
Никотинка ожила. Легкий румянец мазнул по щекам. Грудь задышала глубоко.
— Почему инцест? — облизнув губы, не удерживается она от вопроса, который, очевидно, мучал ее с момента нашего урока вождения.
— Потому что хотеть трахнуть сестру — это полное извращение!
Ну что ж детка — откровенность за откровенность.
— А ты меня хочешь…, - делает вид, что слово «трахнуть» оскорбительно для ее лексикона.
— Хочу! — и взглядом убеждаю в том, что это не шутка. Конечно, не шутка. А все тот же далеко идущий план. Даже два.
Во-первых, мой личный, по избавлению от навязчивой, чуть ли не болезненной зависимости от вот таких тростинок с выражением невинности на порочном личике.
А во-вторых, по избавлению отца от щенячьей привязанности. Хоть он и сам этого не понимает. Ему кажется, что рядом с ней он становится более молодым и сильным. Он защищает и опекает хрупкую нимфу, значит, у него еще все впереди. А на деле просто пускает слюни.
Полазил я в интернете на тему таких же «папиков», оказывается, так многие компенсируют страх смерти, обманывают себя и верят, что возвращают себе молодость. Но молодильные яблоки еще не изобрели, а значит, нужно достойно вести себя.
И вот кажется, первый звоночек. Нужно его использовать.
Набираю отца. По идее,
— Ну что, пап? Как дела? Мы сейчас подъедем, — бодро начинаю я, а в ответ сдавленный шепот.
— Приезжай один. Отправь Нику по магазинам, дай карточку. Я не хочу, что б она видела меня жалким.
— Окей, — так же понизив голос, заговорщически соглашаюсь я. Тем более, так мне и самому комфортней.
— Ника. Ты избавлена от необходимости сидеть с больным стариком. Он велел тебя отправить на шопинг. Только не увлекайся. Вдруг отца парализует, и он не сможет эффективно управлять делами. Тогда твое новое платье от Версаче на ужин не приготовишь. А есть мы привыкли вкусно, — намеренно сгущаю краски и по испуганно взлетевшим ресницам понимаю — попал в точку. Она рада возможности не ехать в больницу. Хотя похоже и шопинг ее не очень привлекает. Она явно напугана.
— Я не хочу тратить деньги. Они сейчас папе нужны, — с изрядной долей драматизма, чуть ли не шепотом отвечает она, повергая меня в ступор.
Провожаю взглядом обиженно сверкающие пятки Никотинки и, как улитка — тугодум, стараюсь поймать ускользающую важную мысль. Вернее, в голове их сейчас много, но они змеиным клубком перепутались, мешая ясно и логично соображать.
Попробую вытаскивать из клубка, даже обрывочные. Мысли об Анюте. Чего я на нее разозлился? Понятно, меня неслабо перетрясло от отцовского приступа. Точно был не в себе. Мой жесткий взгляд и холодный вопрос наверняка ее обидели. И логично. Только что зефиркой в шоколаде был, мурлыкал и ручки целовал, а тут нарисовался такой весь из себя «барин». И тут же мелькнула точно барская и откровенно снобская мыслишка — трудно сейчас себе представить Анюту за завтраком за одним столом. Опять перед глазами вспыхнуло ее «Не положено, барин». Черт, тогда это умилило и рассмешило чуть ли не до колик. Сейчас показалось естественным. С другой стороны — с какого хрена во мне аристократ проснулся? До сих пор мой член не спрашивал родословную у временных подружек. Может, я просто ищу уважительные причины, чтоб оставить ее в покое и по-джентльменски не давать ей ложных надежд? Ответственность, мать ее. Стоп!
Лихорадочно набираю номер мамы.
— Ма, ну как ты? К психологу ходишь?
— Хожу! Но, по-моему, только зря деньги отношу, — как всегда, мамуля прежде всего беспокоилась о рациональном расходовании бюджета.
— Ну, может, поэтому и результат зряшный?! Ма, не надо считать мои деньги. Их хватит. И ладно. Мозгоправа отставим на потом, а сейчас быстренько собирай чемодан, или просто бери его пустой, я заказываю билет, и ты летишь на Кипр. Можешь взять с собой Славинскую. Теперь уже не отговоришься, что Барковского не хочешь оставлять. Море, солнце и высококлассное обслуживание — это лучшие антидепрессанты.
— Сын, мне это ни к чему. Я ничего не хочу, — мама устало вздохнула, и я был уверен, что смахнула слезинку. — Со Славинской мы не общаемся. Это тоже для меня удар. Когда я ушла от отца, я ей позвонила, потому что хотелось выть от боли. А она мне заявила, что не хочет меня знать, потому что муж мой подлец и негодяй.
Меня неприятно передернуло. Во так и бывает, что подружки теряются, как только случается беда — боятся заразиться несчастьем. Но маме необходимо вернуть боевой дух несмотря на все неурядицы.