Служили два товарища... Трое (повести)

Кучеров Анатолий Яковлевич

–  Держи деньги, пригодятся, - сказал Морозов, - и автомат тоже. Алеша, оттащи его в лес подальше. Жаль, мотоцикл не взять…

Они бросили мотоцикл в канаву, полную светлой воды. Ивашенко потащил мертвого мотоциклиста в лес, за ним молча шла Муха. Бросив тело, он сразу же забыл о нем.

…Они торопливо прошли километров пять.

У пустой дороги на лесной опушке замелькал огонек. Он посылал навстречу тоненький луч, запутавшийся в ветвях.

–  Что там?
– Борисов взял автомат и осторожно пошел

вперед, прячась за деревьями.

Свет горел невысоко над землей, будто елочная звезда.

Распятье. Они видели такие на литовских дорогах. Дубовый деревянный крест и раскрашенное, с каплями крови на ранах, тело Христа. Над хмурым ликом, потемневшим от непогод, и терновым венцом сияла зажженная лампада.

–  Жилье близко, - сказал Борисов и подумал: «Наверно, польская старуха или дед каждый вечер зажигают эту лампаду. Вокруг все перемолола война, а эти люди выходят на дорогу и зажигают огонек, чтобы он светился в ночи».

–  Да, - заметил Морозов, - здорово отсталый по части религии здесь народ.

–  Очень старое распятье, - сказал Ивашенко, - есть что-то хорошее в этом обычае зажигать для путника свет.

–  Чего он брешет, наш стрелок?
– спросил Морозов.
– Ты что, в бога веришь?

–  Ничего не верю. Просто вижу красоту там, где ты не видишь, хотя и летаешь, как бог.

–  С таким лихим экипажем мы еще полетаем, - огрызнулся Морозов.
– Смотри, стрелок, чтобы Муха у тебя не тявкала… Поищем святых старичков.

Они пошли к домику на опушке. За ним тянулся луг и снова лес. Дом стоял за невысоким забором, под черепичной крышей.

–  Хуторок, - сказал Морозов, рассматривая пристройки.

Окна слепые - темнота. Во дворе ни машин, ни лошадей, ни часовых.

–  Постучу, - шепотом сказал Морозов, - а вы подождите…

Они пролезли в щель в покосившемся заборе, и сразу же на цепи яростно залаяла собака.

Морозов тихо свистнул ей и стукнул в дверь.

Тяжелая дубовая дверь приотворилась. На пороге стоял старик с седой щетиной на ввалившихся щеках и с белыми усами под ястребиным носом.

–  Цо ты за члувек?
– испуганно отступая, сказал старик.

–  Немцы есть?
– шепотом спросил Морозов.

–  Немцув нема, - ответил старик.
– Жинки та дэцки.

–  Вот и хорошо, дедушка. Нас тут трое, надо нам добраться до своих…

–  Мильч, стара, - крикнул старик, и собака перестала лаять.
– Цо пан муви?

–  Русский, понимаешь, хозяин? Нам до своих добраться, чего-нибудь поесть.

–  Вы з плену?

–  Нет, хозяин, из лесу.

–  Из лесу?
– переспросил старик.
– Заходьте, пане.

Они вошли в сени, где было тепло, стояла бочка, прикрытая доской, и пахло солеными огурцами.

Старик проводил их в кухню, задернул занавеску в окне и зажег керосиновую лампу.

–  Сядайте, пануве, -

сказал хозяин, снял с полки хлеб и, положив на стол, стал отрезать ломти. Руки его дрожали. Он порезал палец, пососал его и сунул в жилетный карман.

Гости сели к столу. Борисов держал автомат на коленях.

У Ивашенко за пазухой сидела Муха и смотрела на хлеб.

–  Млека, панове?
– спросил стс-рик и поставил на стол глиняный кувшин в цветах и кружки.
– Цо то за песек? Може песек хце млека?

В кухне было тихо, в простенке тикали часы с ангелом на эмалевом циферблате. И троим пришельцам было странно сидеть вот так за молоком и хлебом на чужой земле, среди чужих людей.

О чем думает этот старик?

–  Где немцы, дед?
– спросил Морозов.

–  В место, в городе, - сказал старик, - тутай недалеко, Панове. А вам до немцув?

–  Лучше бы без них, - сказал Борисов.

Старик засмеялся дребезжащим смехом.

В это время приоткрылась дверь и в нее заглянули четыре заспанных испуганных лица: мальчик лет двенадцати, девочка лет трех, бабка, натягивавшая юбку, и девушка с растрепавшейся косой.

–  То бабця Юстина, - сказал старик, - то Юлька, хлопчик Франек, а маленькую… - он не договорил. Залаяла на цепи собака.

–  Сховай их, Юстина, - сказал старик.

Старуха втолкнула гостей в комнату, где стояли две постели и сундуки, подняла крышку погреба в углу.

–  Ховайтесь, добрые люди, - сказала она, - и Юлька з вами.

Они вчетвером оказались в погребе.

Во дворе топали сапогами.

* * *

–  Что ты медлишь, старый осел, когда тебя требует оберст?
– крикнул солдат на крыльце.

В темноте у дома, освещая двор фонариком, стоял усталый мрачный человек.

–  Ведите себя вежливо, Тьяден, - сказал он простуженным голосом, - пора понимать обстановку.

–  Слушаю, господин оберст.

–  Мы не хотели нарушать ваш покой, многоуважаемый господин дорожный мастер, - сказал оберст старику.

–  Я его отец, Стефан Явор, пан оберст. Дорожный мастер в городе.

–  Очень приятно познакомиться, пан Явор… Мы идем издалека… Транспорт не пришел, ночь застала нас в пути, нас окружили болота, отрезали от мира… И мы шагали напрямик… Никто не знает, что здесь происходит… У дороги мы наткнулись на убитого посыльного и на его мотоцикл. Солдаты устали. Не хочется ночью идти через лес… Позвольте моим людям переночевать у вас… Можно на сеновале… Кто в доме?

–  Женщина и дети, пан оберст. Пусть ночуют ваши солдаты. Я счастлив быть вам полезным.

–  Тьяден, - крикнул оберст, - устройте людей… Выставить караул.