Смерть куртизанки
Шрифт:
Придёт, решил он, преисполненный неколебимого оптимизма юности. Потом тронул колокольчик, вызывая управляющего.
— Заходи, Диомед. Я вызвал тебя сюда, потому что не хочу, чтобы твой сын Парис слышал наш с тобой разговор.
Диомед медленно подошёл и остановился в нескольких шагах от молодого господина.
— Мне стало известно, что, несмотря на жалкие гроши, которые платил тебе мой отец, у тебя есть имение в Пицине, дом на холме Эсквилин и ты даёшь деньги в рост. К тому же из расходноприходных книг выяснилось, что ты делал некие странные перечисления…
—
— Это, разумеется, не моя заслуга. Это сделал Палланте, раб Клавдия, он изучил документы, страницу за страницей. Он не превзойдён в том, что касается цифр. Скажи мне лучше, как ты объяснишь подобное предательство? Годами моя семья целиком и полностью доверяла тебе!
— Однажды я попросил у хозяина денег в долг, чтобы устроить своих родителей в деревне и купить свободу Парису, но он отказал. Тогда я взял некоторую сумму из сундука и осторожно вложил её в выгодное дело. Через году меня уже было имение, домик, небольшие сбережения и сын, освободившийся от рабства. И тогда я поспешил с процентами возместить всё, что взял ранее.
— Ну, а затем ты повторил эту игру ещё несколько раз. И той ночью ты искал рубиновую печать? С её помощью ты мог изготовить любой документ от имени моего отца. Значит, Умбриций не лгал, утверждая, что у тебя есть ключ от сундука. Как же тебе удалось раздобыть его?
— Однажды вечером много лет тому назад, — стал объяснять Диомед, — господин опьянел, как никогда, и внезапно уснул за столом. Мне пришлось перетащить его на кровать. Ключ висел у него на шее, а я знал одного кузнеца, который мог тайком сделать мне копию…
— Выходит, ты не раз использовал подпись семьи Аврелиев для своих сделок? — строго спросил юноша.
— Сделки эти, однако, оказались весьма выгодными, — уточнил управляющий. — Я заключал договора на земли и недвижимость, приобретая новые инсулы в Остии, причалы в Таренте, огороды в Кампании, виноградники и даже мастерскую глиняных сосудов для хранения вина, оливкового масла и зерна у ворот Рима. Я поступал так, потому как был убеждён, что твой отец пустит всё на ветер и погубит нас всех. Но уверяю тебя, я всегда возвращал всё, что брал в долг!
— Тем не менее ты совершил очень тяжкий проступок.
— Я готов за него отвечать, господин. Как только я увидел, что ты уносишь к себе счета, сразу понял, что пропал, и приготовился к худшему. У меня уже давно припасена верёвка, чтобы повеситься, если моя игра раскроется, и теперь пришло время воспользоваться ею. Поклянись мне только, что никогда не расскажешь Парису о том, что я сделал. Если он узнает об этих обманах, то будет стыдиться меня, а это для меня хуже смерти. Он поистине воплощение честности, позаботься о нём, когда меня не станет.
— Ты мог бы предстать перед судом, — продолжил Аврелий.
— И утратить уважение Париса? Нет, нет!
— Как хочешь, — согласился Аврелий, сдерживая слёзы.
Диомед направился к двери, согнувшись
— Ах, господин, вот ещё что. Не забудь, прошу тебя, убрать слово «Младший» из формулы «Публий Аврелий Стаций Младший» на документах о собственности, которые я оформлял на твоё имя, иначе теперь, после смерти отца, у тебя могут возникнуть трудности со вступлением в права, — посоветовал он тихим голосом.
— Ты хочешь сказать, что купил всё это и записал на моё имя? — спросил потрясённый Аврелий.
— Конечно, господин, а ты что подумал? Твой отец всегда был неразумным человеком и в конце концов промотал бы всё состояние… Я постарался обезопасить твоё наследство даже ценой того, что совершил непростительное преступление. Раб не может решать за господина, а я делал это. И теперь, если не захочешь простить меня, позволь повеситься на этой верёвке, прежде чем будет принято решение…
— Забудь эту глупость, Диомед! — с волнением воскликнул Аврелий и бросился к нему.
— Но имение в Пицине, дом на холме Эсквилин, деньги…
— Это такой пустяк по сравнению с тем, что ты сделал! Оставляю тебя управляющим, надеюсь, Парис захочет пойти по твоим стопам. Подготовь документы вольноотпущенника. Немедленно дарую тебе свободу. Я не намерен больше доверять такое ответственное дело простому рабу!
— Господин, я буду служить тебе вечно, а после меня мой сын и сын моего сына! — пообещал управляющий, растрогавшись до слёз.
— Это ещё что такое! Римляне никогда не плачут, забыл, что ли, Диомед? Теперь осталось только уладить последнее дело. Пришли сюда наставника Хрисиппа, — приказал он управляющему, и тот ушёл весь в слезах.
Едва хмурый наставник вошёл в комнату, Аврелий помахал у него перед носом розгой.
— Розга эта теперь моя, и я буду делать с нею, что захочу! — грозно заявил юноша.
Старый наставник опустил голову и в ожидании удара проклинал свой длинный язык…
Аврелий почувствовал, как у него руки чешутся пустить в ход розгу, но при виде дрожащего и неожиданно поникшего Хрисиппа вспомнил примеры благородства, о которых читал в исторических книгах. Это были примеры великодушия, которые старый наставник заставлял его заучивать наизусть под удары хлыста. Теперь настал его, Аврелия, черёд преподать урок непреклонному учителю.
— Пойди принеси книги. Мы ещё не закончили второй том риторики, — приказал он и, переломив розгу, отшвырнул её в сторону.
Два месяца спустя после того, как Публий Аврелий Стаций облачился во взрослую тогу, Германии, доблестный полководец, любимец Рима, скончался в Антиохии во цвете лет от какой-то загадочной болезни. Кое-кто подозревал преднамеренное отравление, устроенное Плотиной, ближайшей подругой Ливии, матери императора Тиберия. Одно время года сменялось другим, год следовал за годом, вода в водяных часах неустанно капала, отмечая неумолимое течение времени. После смерти Диомеда честнейший Парис занял его место. Теперь он управлял и состоянием Публия Аврелия, и его большим домом на Виминальском холме.