Смерть на выбор
Шрифт:
Утро, как и положено в этих широтах, наступило быстро и решительно. Всего пять минут сумеречных бликов — и в крошечное окошко под потолком ворвалось солнце. Беспощадные лучи осветили разор, учиненный пытавшейся сбежать девушкой: ковры и циновки скомканы, яркие шелковые шторы разорваны, и среди этого хаоса — она сама, укутавшаяся в обрывок занавески и тихонько поскуливающая. Нина не плакала, но и не выглядела спокойной.
Послышалось шуршание шагов — кто-то в мягкой обуви шел по галерее. «Неужели ко мне?» — с ужасом подумала Нина и предприняла последнюю попытку сделать безмятежное лицо.
На пороге появилась давешняя старуха, объяснявшая ей правила поведения. Морщинистое лицо было непроницаемым и при этом приветливым. Этакое азиатское гостеприимство. Говорила она по-узбекски.
— Доброе утро, доченька! Выспалась?
— Здравствуйте. — Нина помотала головой, лихорадочно придумывая, как объяснить разор в комнате. Старуха, словно ничего не замечая, кивнула кому-то, и этот кто-то протянул ей Нинины джинсы и клетчатую рубаху.
— Одевайся. Завтрак уже готов. — Она не отвела глаз, когда Нина сбросила шаль и принялась натягивать джинсы. Сие простое действие, как ни странно, успокоило девушку.
— Мне бы умыться.
— Идем, — степенно кивнула непроницаемая старуха.
На сей раз Нине разрешили присоединиться к мужчинам. Кроме хозяина дома, за столом, если можно так назвать традиционный дастархан, сидели Аскер и Максим. Целый и невредимый, как всегда, улыбчивый. Мирная, неторопливая беседа, горка лепешек, живописный натюрморт с виноградом, персиками и ломтиками дыни. Фарфоровые пиалы с чаем. Благодать.
Будь Нина человеком чуть менее уравновешенным, она бы усомнилась в том, что ночное бегство из запертой комнаты, превращение мирного Аскера в боевика, погоня, судорожная попытка попросить Глеба о помощи, мудрец в халате, которого называют шейхом, — реальность. Но Нина твердо знала, что она была и есть в здравом уме и твердой памяти, следовательно, все эти приключения не мираж и не плод больной фантазии. А буколический завтрак — всего-навсего узорная ширма, прикрывающая некие тайны. Очень может быть — преступные тайны.
Как искушенный ориенталист, Нина знала: вспарывать эту ширму ножом бессмысленно. Поэтому она постаралась внести посильный вклад в общее дело: вела себя благостно, то есть с аппетитом позавтракала, не особенно вмешивалась в разговор.
Беседовали, что называется, ни о чем: о бухарских достопримечательностях, о сортах персиков, о реформах, о жаре. Максим с неподдельным интересом слушал эти пространные рассуждения. Странная почтительность. Девушка лениво щипала веточку винограда и пристально наблюдала за мужчинами.
Обычно нетерпеливый, журналист чудесно переменился: выдержка, спокойствие, вежливость. Внезапные перемены не к добру — Нина готова была подписаться под этим, уже ставшим банальностью перлом житейской мудрости.
А завтрак тянулся, словно рахат-лукум. И был таким же приторным. Нина напряженно ждала от Максима знака, взмаха ресниц, движения руки — и не дождалась. Седобородый хозяин дома, невозмутимый аксакал, неведомо как дал своим женщинам сигнал убирать со стола, те засуетились, забегали. В этом мелькании, как приговор, прозвучала фраза: «Не будем мешать». Аскер подхватил Максима, и они исчезли на мужской половине. Ниной же опять занялась суровая старуха — вывела ее в сад,
Все выглядело чинно, благородно, но наводило на размышления об унылой участи гаремных затворниц. Нина, как образованный человек вообще и востоковед в частности, могла рассуждать на эту тему вполне профессионально, только в данном случае ползли мысли обывательские: сначала о страданиях панны Марии, заставившей заплакать фонтан в Бахчисарае, потом о сообразительности почти современницы — кавказской пленницы, которая предпочитала действовать, а не вздыхать. Нина тоже не вздыхала, она думала.
Действовать. Самое разумное — как-то связаться с Максимом. Вопрос — как? Другой вопрос — почему он, человек-бульдозер, затих и присмирел? И вообще, больше похож на инока, а о сокровищах, заманивших его так далеко, забыл. И куда его увели? И как это можно выведать у суровой старухи? Как раз может оказаться очень просто: в сказках такие вот благообразные старухи, именуемые Пирезоль, на поверку оказываются вполне свойскими и разбитными, готовыми помочь, особенно когда слышат звон монет. Чем же ее подкупить? Деньги и сумка остались в машине.
Как превратить сторожа в пособника, Нина придумать не успела. Сначала окликнули старуху, потом появился хозяин дома.
— Где наша Нина-ханум? Отдохнула — и хорошо! Идемте скорей, идемте.
Обескураженная девушка последовала за ним в дом. Опять гостиная, только совсем другая, не зловещая, как ночью, а радостная. И телефон, и Аскер, веселенький и ласковый.
— Идет, идет, профессор. Как вы могли подумать, что мы Ниночку в обиду дадим. Все в порядке, она и сама скажет. А как ваше бесценное здоровье?
У Нины округлились глаза — так почтительно Аскер мог беседовать только с профессором Качевым. Значит, Глеб все же забеспокоился. Только толку от этого чуть. Не может же она в присутствии Аскера и хозяина дома описывать ночные кошмары. «Думай, соображай», — понукала себя Нина. И машинально повторяла в трубку.
Да… Все в порядке… Есть, есть интересные находки. В библиотеке мазара удалось найти след этой рукописи. Челиби?.. Судя по всему, библиотекарь ее продал… — «Неужели Василий Леонтьевич не догадается спросить напрямую, с какого перепуга она бросилась ночью звонить Глебу?» — Да… Очень хорошо… Солнце, весна… Конечно, заботятся… Перемены… Кое-какие есть.
«Ну, спроси, спроси», — мысленно понукала учителя Нина, но тот уже начал перечислять имена своих коллег, друзей и учеников, которым непременно следует передать от него большой-пребольшой «салам» и пожелание всяческих благ.
— Хорошо, непременно передам… Да, и ему, обязательно. Вы звоните Василий Леонтьевич. Не забывайте меня, нас, — сказала Нина профессору Качеву, когда он начал прощаться. Слабая, но надежда, что грядущие звонки великого ученого из Петербурга заставят этих людей отказаться от крайностей. Нина, помедлив, аккуратно положила трубку и робко оглянулась. И Аскер, и Махмуд-ата, хозяин дома, пристально наблюдали за ней. В глазах у обоих — странный коктейль: тревога и угроза в равных пропорциях. И сверху коктейль припорошен сахарной пудрой показной ласковости.