Смерть на выбор
Шрифт:
— Не пойду, — твердо сказал репортер, — это точно западня. Мы там и сгнием без вести. И если кто-нибудь когда-нибудь наткнется на наши белые косточки, а это само по себе маловероятно, то решит, что мы пара влюбленных идиотов, которые предпочли смерть разлуке. Ты рассказывала о каком-то Рамине и какой-то Вис.
— Ты сгущаешь краски. — Нина перешагнула порог первой. Максим последовал за ней, всячески показывая, что ему претит роль жертвенного агнца.
Хусейн, точнее, именующий себя Хусейном улыбнулся и захлопнул дверь —
— Я тебя предупреждал, — почти равнодушно пожал плечами журналист. Нина не отвечала — она почему-то поверила в этого джигита. И вот очередное разочарование.
Молчание Максим истолковал как признание вины и тут же переменился:
— Не унывай. Из этих развалин выбраться пара пустых. Я в тот раз выломал дверь с легкостью. Я же рассказывал. Это ж труха. Журналист с размаху ударил дверь и дернулся, словно дверь оказалась раскаленной. Снаружи деревянная и прогнившая, изнутри она была укреплена листом стали. Причем довольно свежим на вид. Даже блестящим.
Нина вздохнула.
Максим еще пару раз ударил дверь ногой. Журналистская смекалка помогла ему прийти к выводу о том, что взламывать вполне сейфовую дверь голыми руками так же бессмысленно, как спрашивать пресс-секретаря высокопоставленной особы о тайных пороках его хозяина.
— Ну, я же говорил, западня. — Голубые глаза Максима блестели в слабо освещенном узилище.
Очередном узилище. На этот раз «на двоих».
Неожиданно стемнело — кто-то или что-то заслонило одну из бойниц под потолком. Скрип, скрежет, шелест и в узенькое оконце, приспособленное исключительно для летучих мышей, протиснулся Хусейн. Он ящерицей скользнул вниз по стене и мягко приземлился рядом с Максимом.
— А ты переживал! — В Нинином голосе звенели не свойственные ей победоносные нотки.
Джигит, как обычно, действовал молча и решительно, знал что делать.
Только теперь Нина и Максим заметили внутренние замки на закованной в сталь двери. Снаружи она запиралась на дряхлый висячий замок, внутри же были прочные щеколды.
Потом Хусейн ушел в темноту довольно просторной комнаты. Бесшумная возня — и он вернулся с ярким фонарем в руках.
— Пойдемте туда. — Спаситель наконец-то снял свой белый платок, и Нина разглядела его лицо. Таким мог бы быть, то есть наверняка был, Рустам. Герой Ирана и Турана. Азия и Европа смешались в его чертах. Слегка раскосые глаза, благородный очерк орлиного носа, плотно сжатые губы, крутой подбородок, разумеется, с ямочкой. Человек, которому нельзя не доверять.
Он привел их в отдаленную нишу, переоборудованную неведомо кем во вполне удобное пристанище. Два-три человека могли провести здесь дней десять не умирая от голода, не изнывая от жажды и даже наслаждаясь своеобразным походно-полевым комфортом конца двадцатого века.
Фонарь, мягкие спальные мешки цвета хаки, спиртовка и расфасованная в элегантные пакеты еда.
Хусейн
Максим пристально наблюдал за его кулинарными изысками.
— Ты знаешь, что это такое? — Губы журналиста тесно и жарко приникли к Нининому уху. — Это паек НАТО. Я сам видел такие, когда у них были учения с эстонцами.
— У кого?
— У натовцев. Откуда они здесь взялись? Вот в чем вопрос.
— Так спроси. — Девушка решила проверить стойкость своего спутника. Максим сдал экзамен на пять.
— У этого идола? Ищи объявление за подписью «дурак».
Позавтракали без вопросов, а заодно и поужинали (в свое время бекташи не позаботились о питании пленников).
В убежище — теперь все, включая Максима, понимали, что это убежище, а не узилище, — было довольно душно. Несмотря на это, беглецов настиг сон. Первым начал клевать носом Максим.
Нина проснулась первой и, едва раскрыв глаза, натолкнулась на внимательный взгляд Хусейна.
— Ты что, не спал?
— Отдохнул немного… — Он, по своему обыкновению, отвечал по существу.
— Ты что, серьезно полагаешь, что они не найдут нас по следам шин?
— Может быть, найдут, значит, кисмет. — Человек, получивший европейское воспитание и образование, с трудом понимает того, кто впитал понятие «кисмет» с молоком матери.
Только древнегреческое представление о роке в какой-то степени передает безысходность и слепую силу понятия «кисмет». Русские доля, или судьбина, — это то, с чем можно справиться, что успешно перекраивают на свой лад Иван-царевич или Иван-дурак. Кисмету следует покориться. Нина по возможности коротко изложила суть проблемы. Глаза Хусейна затянулись странной дымкой.
— Ты это всерьез?
— Конечно. Именно базовые, понятийные расхождения определяют поведение носителя той или иной культуры. Восток…
— Еще скажи — сонный, обреченный на бездействие Восток! Терпеть не могу, когда элементарный здравый смысл заменяют академическими рассуждениями. Ученые, или, как сейчас говорят, эксперты, статейки пописывают, денежки за это получают — это понятно. А тебе-то это зачем? Сейчас?
Нина, всегда любившая словосочетание «здравый смысл», смутилась.
— Почему тогда ты сказал «кисмет»?
— Чтобы тебя порадовать.
— Вот. Только азиату придет в голову говорить что-либо исключительно ради того, чтобы доставить удовольствие собеседнику.
— Ты очень милая девушка, и мне приятно, что ты говоришь по-узбекски, но не приходила ли тебе в голову простая мысль: в такой игре всегда участвуют обе стороны. Я говорю что-то, чтобы порадовать тебя. Ты выстраиваешь целую теорию. И кто в результате кого обманул?
Нина вздохнула. Теоретические изыски в сердце среднеазиатской пустыни почему-то не казались бесспорными.